Марк Красс
Шрифт:
Еще через день были вывешены на стенах домов новые таблички; на них было начертано двести двадцать имен людей, совершивших преступления против законной власти. Вскоре появился и третий список — последний — также с двумястами двадцатью именами.
В так называемые проскрипционные списки попали в основном сенаторы, их родственники и всадники. Их огромные состояния, виллы, рабы обращались в доход государства и большей частью продавались с торгов. Десяти тысячам молодых и сильных рабов Сулла даровал свободу и дал им свое имя. Эти десять тысяч Корнелиев готовы были выполнить любой приказ диктатора и стали его надежной опорой в Риме.
Сулла выразил желание, чтобы сенаторы также участвовали в торгах. И хотя большинство из них посещало аукционы, опасаясь за свою жизнь, от покупки имущества казненных товарищей они воздерживались.
Менее щепетильные люди составляли огромные состояния на конфискациях, ибо часто имущество продавалось по ничтожно малой цене. Так, например, Корнелия, дочь Суллы, купила роскошную приморскую виллу Мария в Кампании всего за триста тысяч сестерциев, а через некоторое время продала ее Луцию Лицинию Лукуллу за два миллиона сестерциев. Тонкий ценитель роскоши Лукулл был чрезвычайно доволен своей покупкой.
Многие из вольноотпущенников Суллы стали обладателями сенаторских вилл, домов в Риме, которые явно не соответствовали их положению. Простой центурион диктатора нажил на перепродаже десять миллионов сестерциев. Один из сенаторов в частной беседе заметил: неужели знать вела долгую и кровопролитную войну только для того, чтобы сделать своих вольноотпущенников и слуг богатыми людьми?
Впрочем, самым активным участником торгов оказался Марк Лициний Красс. Он приобретал решительно все, что продавалось по бросовым ценам: дома в Риме, виллы и виноградники в разных концах Италии, серебряные рудники и рабов различных специальностей. Подобные покупки тайно осуждались старой римской аристократией, но соратника Суллы не очень волновало ее мнение. Кое-что из приобретенного Красс буквально через несколько дней продавал по более высокой цене, но большая часть вилл, домов и рудников получала толкового управляющего и продолжала приносить доход уже новому владельцу.
Любимец всесильного диктатора с поразительной быстротой нажил приличное состояние. Его имя было на слуху каждого римлянина, будь то сенатор или простой бродяга.
Впервые о Марке Крассе заговорили после битвы у Коллинских ворот. То была добрая слава — молодого Красса называли не иначе как спасителем Рима. Но, увы, в природе нет, наверное, человека, который совершал бы лишь благородные поступки. Не был исключением и Красс.
Как правило, чем известнее человек, тем более заметны окружающим его недостатки, тем более непростительны его ошибки, раздуваемые недоброжелателями и просто любителями сплетен.
Заявив о себе в кровавой битве с самнитами, Красс продолжал пользоваться популярностью у сограждан, но уже благодаря не самым лучшим своим поступкам. Рим был немало изумлен тем, как в считаные недели Марк Красс превратился в очень богатого человека посредством манипуляций с имуществом казненных сенаторов и всадников. Не успели обсудить этот не слишком достойный способ увеличения состояния, как новая выходка Красса заставила говорить о нем весь город.
Поводом стала женщина. Все было в ней совершенно: густые черные волосы, длинные ресницы, большие живые глаза, чуть бархатистая смугловатая кожа лица, кокетливая родинка над верхней губой. Но главное, что привлекало в ней — едва заметные ямочки на щеках. За один лишь благосклонный взгляд красавицы любой мужчина отдал бы все и покорно пошел следом за ней на край земли. Но вот незадача: никто не смел даже мечтать об этой женщине по той простой причине, что она была жрицей богини Весты.
И все же один смельчак решился посягнуть на римскую святыню (по крайней мере, так показалось римлянам). Их видели вместе в самых разных местах: на форуме, в цирке на гладиаторских боях, у храма Весты и в доме самого Красса. Видели вместе, но не более того. Увы! Человеческое воображение дорисовывало недостающие детали и самые пикантные подробности. Лишь два человека в Риме не подозревали о городской молве и нависшей над ними серьезной опасности — то были сами герои свежих римских сплетен. Они продолжали встречаться, как ни в чем не бывало…
— Привет тебе, Марк Красс! — воскликнула прекрасная весталка, и атрий [15] римлянина будто осветился от ее сияющей улыбки.
На щеках гостьи проступили прелестные ямочки, чувственные губы приоткрылись, обнажив ровный ряд белых зубов. Стройная фигура, хотя и была скрыта просторной туникой, не вызывала сомнений в своем совершенстве.
Красс тут же оторвался от пергаментного свитка и шагнул навстречу вошедшей.
— Ты как всегда великолепна, Лициния! — воскликнул он вместо приветствия.
15
Атрий — закрытый внутренний двор в середине древнеримского жилища, куда выходили остальные помещения.
— Признайся, Марк, ты льстишь мне потому, что надеешься склонить к продаже виллы? — надула пухлые губки весталка.
— Что ты, Лициния, я говорю это как мужчина, очарованный самой красивой женщиной Рима.
— Даже так? А я думала, ты похоронил свое мужское начало на торгах или в этих свитках.
— Обижаешь, Лициния, — нахмурился Красс.
— Скажи, Марк, почему ты женился на вдове старшего брата? Ты молод, знаменит, богат, знатен и мог бы найти невесту получше, по крайней мере моложе.
— Ты не знакома со старинным римским обычаем, когда брат берет в жены вдову погибшего брата?
— Марк, кто в наши времена следует правилам, установленным сотни лет назад? — улыбнулась Лициния.
— И напрасно. Поэтому римляне и убивали друг друга в недавней войне, — ответил Красс. — А вообще Тертулла — великолепная жена. Она прекрасно управляется по дому, умеет создать уют, купить нужных рабов… Я не знаю, как бы без нее обходился.
— Просто ты перестал интересоваться женщинами.
— Честно признаться, я так занят в последнее время, что не замечаю их. Ты единственная, глядя на которую, я забываю о делах. Но, увы, жрица богини Весты недоступна для меня, как солнце и луна.
Лициния посмотрела на собеседника глубоким проникновенным взглядом. Глаза Красса наполнились нежностью и желанием. Он взял руку Лицинии в ладони и нежно ее погладил. Весталка не пыталась противодействовать этому и лишь спросила:
— Твои рабы не могут подсмотреть или подслушать?