Марк Твен

Боброва Мария Нестеровна

И тем не менее, при всей противоречивости взглядов писателя, роман Беллами — значительное явление американской литературы 80-х годов.

Беллами нанес удар в самое сердце буржуазного общества: отверг частную собственность как организующий общественно-экономический принцип, подорвал веру в стойкость экономических законов капиталистической системы, лишив их будущего.

Роман Беллами «Равенство» (1889) является продолжением романа «Оглядываясь назад». Юлиан Вест, оставшийся жить среди людей 2000 года, продолжает сравнивать два века и вести длительные споры. Это произведение еще труднее назвать романом, нежели первое: в нем очень слабо намечены контуры художественного повествования. Это скорее трактат на политико-экономическую тему, облеченный в беллетризованную форму. В произведении есть главы, посвященные прибыли, перепроизводству, потреблению, теории Мальтуса, теме — американский фермер и машины.

Интересно, что Беллами вводит в сельскохозяйственный обиход своего идеального мира электроплуги; с помощью электроэнергии в стране круглый год выращиваются

овощи. Человечество перестало употреблять в пищу мясо, — это считается каннибальством. Автор заставляет людей своей утопии заботиться о возрождении леса. Технические изобретения дают возможность человеку мгновенно перенестись в тот город и страну, в которую он пожелает. В обучении письму нет надобности: рукописи заменены фонограммами. Беллами уделяет большое внимание духовному и физическому облику будущего человека; создает обаятельный образ молодежи XX века — чистой, добросердечной, любознательной, физически развитой, образованной; описывает изменение сознания Юлиана Веста, собственника в прошлом, белоручки-рантье, пожелавшего трудиться в новом мире.

Американская действительность XIX века получает еще более резкую оценку, чем в первом романе. Юлиан Вест с ужасом вспоминает о «массовых убийствах рабочих», которые «совершались капиталистами с одной только целью наживы», оценивая тем самым преступления, содеянные в Чикаго в 1887 году. Труд в США XIX века Беллами называет «системой рабства», приводит потрясающие цифры ежегодных убийств и увечий рабочих на промышленных предприятиях США.

«Сколько лжи скрывалось в нашем так называемом народном правлении в Америке, сколько фальши!» — восклицает Юлиан Вест. Автор не вспоминает теперь о «кознях анархистов», о чем вел речь в первом романе, зато почти на каждой странице говорит об «алчности капиталистов», об «отчаянной нужде народа», о стране, которая превратилась в «настоящий ад».

В произведении ясно видны сдвиги, происшедшие в сознании автора; его политические оценки антибуржуазны, в них меньше осталось следов прежних иллюзий.

В роман «Равенство» включена замечательная «Сказка о воде» (ее рассказывает учитель, чтобы охарактеризовать школьникам взаимоотношения людей XIX века).

В простой, доходчивой, образной форме Беллами изображает процесс частного присвоения и его страшные последствия. Пользуясь чужим трудом, капиталисты заставляют трудящихся наполнять водою огромный бассейн, который считают своей собственностью, а затем эту же воду, принесенную людьми, выдают им по каплям, требуя взамен нового труда.

Сказка отличается логической ясностью, убедительностью и эмоциональной силой [229] .

* * *

Творчество Марка Твена вызревало в сложной общественно-политической и литературной среде, которая оказывала на него и прямое — непосредственное, и косвенное воздействие.

Изучение литературных явлений его времени дает убедительные доказательства тому, что талант Марка Твена тем и отличается от дарований его современников, что Твену — художнику-реалисту — удалось в гораздо большей степени проникнуть в сущность социальных явлений своего времени.

229

Заслуживает внимания то обстоятельство, что «Сказку о воде» (не роман, а только «сказку») охотно печатали в России в период революции 1905 года (в легальных и нелегальных изданиях 1905 и 1906 гг.). Несколько раз издавалась она и в первые годы после Великой Октябрьской революции. В одном таком издании есть фразы-лозунги, которых нет в английском тексте «Сказки о воде», но которые были очень близки и нужны тогдашнему читателю молодой Советской страны; «капиталистический строй есть первоисточник всех бедствий», «стремитесь к такой организации труда, которая называется социалистическим или коммунистическим производством» (Э. Беллами, Водохранилище. Что представляет собою современный капиталистический строй, М. 1917). Идейное содержание сказки Беллами оправдывает подобные вставки и объясняет тот факт, почему «Сказка о воде» попала в разряд книг, пропагандировавшихся молодой социалистической республикой.

Хартфорд, где жил Твен, превращался в 70-80-х годах в город кипучей финансово-промышленной деятельности. В 70-х годах в Хартфорде обрабатывали кожи, шерсть, имелись фабрики водочных изделий; на предприятиях и в культурной жизни города быстро прививались технические новинки [230] ; в 80-х годах разрослись шелкопрядильные фабрики, появились инструментальные, машиностроительные, оружейные мастерские, продукция которых была известна всей стране. В Хартфорде насчитывалось свыше 880 крупных и мелких предприятий с 20 тысячами квалифицированных рабочих, чьими руками создавались станки, машины, оружие, инструменты.

230

Первым телефоном в мире, проведенным в частный дом, был телефон, соединивший в 1878 г. квартиру Марка Твена с редакцией хартфордской газеты «Курант». Это было сделано по горячей инициативе Марка Твена, влюбленного в новинки техники.

Марку Твену легко было нарисовать образ янки из романа «Янки при дворе короля Артура», взяв прототипом для него искусных хартфордских мастеров. Недаром янки умеет делать инструменты, оружие, провести телеграф,

телефон, создать паровоз, пароход.

Завод Пратта и Уитни строил Марку Твену наборную машину, сконструированную Пейджем, — изобретение, которое субсидировал Твен. На этом заводе, где в 1889 году (время издания «Янки») было занято около тысячи рабочих, Твен часто бывал, восхищался «мудрыми» машинами и искусством рабочих. Знал он и другие предприятия Хартфорда: в 80-х годах он, страстно увлекавшийся техническими открытиями и новинками, финансировал изобретателей генератора, парового блока, морского телеграфа [231] .

231

Марк Твен затратил на паровой блок 32 тыс. долларов, на морской телеграф — 25 тыс. долларов, на наборную машину — 300 тыс. долларов. Кроме страсти к техническим изобретениям, им еще владело желание разбогатеть, но, подобно Бальзаку, будучи человеком непрактичным в такого рода делах, Твен умножал лишь свои долги, которые потом с большим трудом покрывал литературными гонорарами.

Хартфорд был центром крупных финансовых корпораций, среди которых выделялся моргановский банк с широко разветвленной сетью дочерних обществ. В 80-х годах в Хартфорде было несколько десятков различных монополистических объединений, из них двадцать страховых компаний. Город превращался в центр «страхового бизнеса», вовлекавшего в орбиту своих действий всю страну.

Обширная торговля подписными изданиями превращала Хартфорд в центр издательского дела. В 80-х годах в городе имелось свыше тридцати издательств. Марк Твен в письме к Элиша Блиссу, издателю и президенту Американской издательской компании в Хартфорде, писал в январе 1870 года: «Издательское дело — поле битвы, простирающееся из конца в конец по всему огромному континенту, его агенты и лазутчики проникают в каждое селение и осаждают каждую деревню» [232] .

232

«Mark Twain's Letters», v. I, p. 169.

Американская издательская компания (самое крупное издательство в стране) несколько лет печатала книги Марка Твена и так грабила его, что Твен, стремясь избавиться от кабалы, организовал собственную издательскую фирму, поставив во главе ее своего племянника Чарльза Уэбстера — такого же непрактичного человека, как и он сам.

Хартфорд жил интенсивной литературной жизнью задолго до появления в нем Марка Твена.

В городе имелось множество литературных клубов. Так в Вечернем клубе, основанном мужем Бичер-Стоу, Кальвином Стоу, Марк Твен часто читал свои произведения, которые обсуждались членами клуба. Здесь он выступил с рассказом «Факты, касающиеся последнего карнавала преступлений в Коннектикуте», с речью «Распущенность печати», с ранним вариантом «Что такое человек?» (1881).

Твен организовал Утренний клуб для молодежи, который просуществовал более двадцати лет; в нем устраивались лекции и дискуссии об искусстве, науке, литературе, медицине, религии. В середине 80-х годов им же было основано Броунингское общество, члены которого собирались в доме у Твена; писатель читал поэмы Броунинга и комментировал их. По собственному признанию Марка Твена, он тщательно готовился к этим выступлениям, тратил на каждое три-четыре дня. На эти чтения съезжались слушатели из Бостона, Нью-Хэвена, Фармингтона, Северного Манчестера, из Европы и других мест [233] . Общество просуществовало свыше десятилетия. «Броунингские вечера» в доме Твена широко прославили писателя как тонкого ценителя поэзии, умеющего отметить малейшие оттенки, помогающие раскрытию поэтической идеи. Видимо, эти вечера были хорошей литературной школой для самого Твена.

233

Молодой Редиард Киплинг, называвший себя в 80-х годах «бунтарем», восхищался смелостью ума и тонкостью литературных суждений Марка Твена. Ради того чтобы встретиться с «великим, богоподобным Клеменсом» (фраза Киплинга в письме к своему издателю Франку Доблдей), Киплинг проделал путешествие в четырнадцать тысяч миль — из Индии в США. Летом 1889 года писатели встретились в Элмайре, где Твен проводил каникулы.

Киплинг поразил Твена своими познаниями и, видимо, консерватизмом своих общественно-политических взглядов. Со свойственным ему многозначительным юмором Марк Твен так определил разницу между собою и английским гостем: «Он знает все, что можно знать, а я знаю все остальное».

Киплинг дал портрет 54-летнего Марка Твена: «Серые глаза и грива волос, нависшие брови… сильная и крепкая рука и самый медленный и чарующий во всем мире голос.

Обстоятельством, которое меня вначале поразило, было то, что он оказался старым человеком; однако… через пять минут, когда он взглянул на меня, я увидел, что седые волосы — признак несущественный. Он был совсем молод» (Из книги: G. Bellamy, Mark Twain as a Literary Artist, p. 11).

Сам Твен в 1886 г. так говорил о своей наружности: «Двадцать четыре года тому назад я был необычайно красив… столь красив, что даже неодушевленные предметы останавливались поглазеть на меня, — например, железнодорожные паровозы или регулировщики уличного движения… В Сан-Франциско в дождливый сезон меня часто принимали за хорошую погоду».(Там же, стр. 11.)