Маркиз и Жюстина
Шрифт:
Я оглянулась – и вовремя! Серый сталинский дом почти исчез: несколько балконов и козырек подъезда выступают из колеблющейся поверхности границы. А за ней – весна: долина с садами, цветущими розовым и белым, и домики с загнутыми крышами, похожие на китайские или японские. Возле домов – люди.
Пленка ползет ко мне, съедая тротуар и превращая его в грунтовую дорогу с цветами и травой у обочины.
Я зазевалась и не заметила, как рука погрузилась за пленку. Я увидела желтоватый оттенок кожи на тыльной стороне кисти и рукав платья, розовый с крупными сиреневыми цветами…
Звякнул трамвай, взвыли тормоза автомобиля. Я чуть не угодила под первый и едва увернулась от второго. Через мгновение я обнаружила себя на середине улицы.
Домов больше нет. Исчезли тротуары и рельсы. Только слышны трамвайные звонки. Так святой Брендан [11] со товарищи, остановив свой корабль посреди моря, слышал шум из другого мира: смех, грубые речи людей и рев скота.
Осталась полоса шириной метра в полтора. По ней то и дело проносятся машины, колебля пленку миров, наполовину погруженные в нее. Это никак не отражается на мире по ту сторону границы: автомобили не превращаются в кареты и колесницы – их просто там нет, в отличие от моей руки. И, по-моему, водители не видят никакой пленки и никакого сопредельного мира. Я очень надеюсь, что видят меня.
11
Христианский святой VI века.
Впереди, также по середине шоссе, идет человек. Высок и худ. Длинный плащ распахнут: полы развеваются по ветру. На голове черная шляпа с загнутыми вверх полями. Вполне модный молодой человек… Только в руке посох.
Человек обернулся, и я узнала Небесного Дока.
– Пошли, Жюстина! Смотри и выбирай!
Я шарахнулась от очередной несущейся на меня машины и чуть не упала в японско-китайский мир.
Док расхохотался.
– Забудь о них! Пока ты идешь за мной, тебя не задавят.
И я пошла, как загипнотизированная.
Миры меняются, как в калейдоскопе: горы и реки, гладь моря и корабли с багровыми парусами, похожими на рыбьи плавники, белые города в зеленых долинах и циклопические строения из стекла и металла, серебряные башни, пронзившие небеса, и россыпи огней вдоль дорог.
Док остановился и обернулся. Нетронутый участок шоссе стал еще уже и схлопнулся за его спиной, словно два мыльных пузыря слиплись друг с другом, по-прежнему разделенные радужной пленкой.
Я оглянулась: позади меня дорога тоже исчезала, упираясь в границу миров.
Мы оказались внутри линзы, погруженной в бесконечный океан инобытия.
– Выбирай, Жюстина! – крикнул он. – Выбирай, не то выберут за тебя!
– И показал ему все царства земные и славу их…
– Ох, Жюстина! Я не тот! Я всего лишь монах, достигший освобождения. Ты искала Бога? Освобождение шире, чем Бог! Он – только часть. Не ограничивай себя!
– А если Бог шире, чем освобождение? – спросила я.
– Тогда ты хотя бы прикоснешься к нему!
– Что будет со мной, если я выберу?
– Будет свобода. Ты будешь скитаться, где тебе вздумается,
– Всемогущество… А что будет со мной?
Он усмехнулся.
– Ты имеешь в виду это тело? Ты так к нему привязана? Оно – скорлупа, Жюстина! Да, его собьет машина. Его отвезут в морг. Но это же только сосуд, заключавший в себе дух. Что тебе до черепков? Пошли!
Он идет вперед, и миры расступаются перед его посохом, а края плаща то и дело погружаются за пленку и оказываются то шафранным одеянием восточного монаха, то краем черной рясы, то белого хитона, то золотой одежды жреца.
Миры по ту сторону пленки разительно изменились: вместо небесной лазури – тяжелые серые тучи и чернота без луны и звезд. Справа – густой лес под пасмурным небом. Среди переплетенных узловатых ветвей свили гнезда птицы размером с крупную собаку. Одна из них расправила крылья и бросилась вниз, прямо ко мне. Я вижу ее лицо, человеческое, женское. «Гарпия!» – вдруг вспомнила я. Она затормозила в полуметре от границы и села на толстую ветвь ближайшего дерева, наклонилась и губами сорвала лист. Послышался стон, на обломанной ветке выступила капля крови, настоящая, красная, и упала на землю.
В этом есть что-то пугающее и привлекательное одновременно, как в темных водах реки под мостом для того, кто грезит о самоубийстве.
А слева от меня мчатся вихри огня, и пламя пылает у подножия черных скал.
Небесный Доктор оглянулся в последний раз.
– Смотри, Жюстина! А это для тех, кому не хватило ни мужества для полной покорности, ни воли к абсолютной свободе. Здесь выбирают за тебя!
Он шагнул за границу мира и превратился в бритого монаха в оранжевой рясе. Мгновение – и его мир схлопнулся, исчез и сменился другим.
Прямо передо мною лежит сумрачная долина, изрытая могилами. Между ними горит и трескается земля, и пламя пылает в ветвистых трещинах, как в жерле вулкана.
Я отшатнулась и обернулась назад: пустыня под черным небом, плоская и бесконечная. Горящие камни густым дождем несутся с небес, и они – единственный источник света.
А моя линза, моя территория этого мира, после ухода Небесного Доктора сократилась до клочка асфальта в пару квадратных метров и продолжает уменьшаться.
Я услышала рев тормозов и шарахнулась к миру темного леса, наполовину погрузившись в него. Автомобиль пронесся слева направо, а не навстречу и не вперед, на полкорпуса в мире бесконечных могил.
В мире гарпий часть меня превратилась в ветвистый куст с сочными листьями, и одна из девушек-птиц тут же бросилась ко мне, заметив добычу.
Я вырвалась обратно на асфальт, но не смогла отступить даже на шаг, как меня опалило пламя мира огненных вихрей. Я стою в колодце с дном, где едва умещаются мои подошвы, с руками, по плечи погруженными в миры могил и пылающих камней, а со всех сторон переливается и дрожит пленка границы.
И тогда я выбрала и вступила в огонь. Мгновение я неслась и кружилась в пламенном вихре, крича и задыхаясь от боли. А потом упала во тьму.