Маркс и Энгельс
Шрифт:
— Вы неисправимый мечтатель! Революция не веселый карнавал, она, увы, противоречива и начинена порохом, — сказал Маркс раздумчиво.
Бакунин нахмурился.
— Ваш скепсис, Маркс, убийствен.
Попрощавшись, Бакунин быстро двинулся по улице. Маркс, улыбаясь, смотрел ему вслед.
— Гражданин Маркс! — обернувшись, крикнул Бакунин. — Я надеюсь свидеться с вами у Гервега.
— Обязательно, гражданин Бакунин, — помахав шляпой, весело ответил Маркс.
Карл с утра до поздней ночи был на ногах. Он отыскал немало прежних друзей, побывал на улице Вожирар, посетил рабочий клуб и присоединился к демонстрации, шедшей к зданию
После бурных февральских дней армия труда, выходя из конур и подвалов, устраивала свой великий смотр. Как в эпоху средневековья, воскресли в Париже своеобразные цеховые корпорации. Столяры, водолазы, каретники, портные и их подмастерья, кучера почтовых карет, извозчики, мастера седельные, брючные, ткачи, железнодорожники, рабочие сахарных, химических заводов и газовых компаний объединялись в союзы После бурных заседаний они нередко шествовали с приветствиями и требованиями туда, где заседало Временное правительство.
Они шли с песнями. Яркие знамена и ленты, белые статуи Свободы, фригийские колпаки, вздернутые на острия пик, символические фигуры санкюлотов первой революции придавали особый колорит этим шествиям. Могучее четвертое сословие грозно заявляло о себе, внушая трепет буржуазии.
Монархия Луи Филиппа не имела своей черной Вандеи — опоры во французской провинции. Революция победоносно продвигалась по всей стране. В Лионе — рабочей столице Франции — впервые после кровавых восстаний 30-х годов развевались снова красные знамена. Рабочие навсегда разрушили в этом прославленном героическом городе ткачей крепостную стену, с которой их столько раз расстреливали королевские пушки. Ратушу, где когда-то их подло обманул, прикинувшись другом, префект Бувье Дюмуляр, и улицы города охраняли рабочие патрули. Порядок был восстановлен, и рабочие принялись за организацию мастерских, чтобы уничтожить безработицу. Тем, кто не имел еще заработка, выдавались бесплатные боны на хлеб. Так было в марте во всех даже самых отдаленных уголках Франции.
По всей стране, как и в Париже, происходили праздничные народные банкеты. Духовенство служило панихиды по расстрелянным на бульваре Капуцинов в первые дни революции, и священнослужители вместе с прихожанами, заканчивая службу, пели в храмах «Марсельезу».
Солнечная весна. Разливались реки, неслись с гор ручьи. По всей Франции народ сажал деревья Свободы, украшая их красными лентами. Это стало традицией революционной поры.
«Народы для нас братья, тираны — враги», — раздавался на улицах припев новой, полюбившейся парижанам песенки.
Маркс изучил все революции, которые когда бы то ни было сотрясали Европу. Греция, Рим дали ему бесчисленные примеры того, как боролся угнетенный человек в рабовладельческом обществе. Он изучал восстания и революции в Англии. История для него была ключом к будущему.
События первой великой революции во Франции были известны Марксу до мельчайших подробностей, и то, что казалось Марату, Робеспьеру загадкой или неодолимой силой судьбы, для Маркса было исторической необходимостью. Он знал, в чем причина падения якобинцев и как случилось, что Луи Филипп Орлеанский стал монархом.
Как и Энгельс, Маркс не удивился революции по Франции. Они предвидели ее, как астроном предвидит
Карл и Женни отправились к Гервегам.
Титульный лист английского журнала «Красный республиканец» с текстом «Манифеста Коммунистической партии»
Ранее вялый Георг совершенно преобразился. Он стал говорлив. Былого сплина и томного выражения глаз как не бывало.
— Рабочий, — любил повторять он восторженно, — отверженный и нищий, — вот герой, вот истинный суверен Франции сегодня. Долой шляпу перед картузом, как поют на улицах, на колени перед пролетарием! Он истинно храбр в битве и великодушен, когда побеждает.
Зачастил в дом Гервега и подружился с ним приехавший из Брюсселя Адальберт фон Борнштедт.
Борнштедт, Бакунин и Гервег обсуждали положение в разных странах Европы. Они решили сделать все возможное, чтобы ускорить революцию в Пруссии и Польше.
Насколько искренни были Гервег и Бакунин, настолько скрытен был Борнштедт. Несколько лет назад этот опытный провокатор рассорился с прусской тайной полицией и остался на службе только у австрийцев. Однако когда началась революция, он порвал и с Веной. С этого времени Борнштедт потерял навсегда покой, так как считал, что революционный поток разольется по всей Европе, тайное станет явным и его ждет суровое возмездие. В поисках спасения он решил совершить какой-нибудь героический подвиг, рассчитывая таким образом привлечь к себе симпатии и заслужить доверие немецких революционеров. Воинственный план Гервега как нельзя более соответствовал его расчетам.
— Итак, решено, — заявил Борнштедт, — соберем в кулак всех немецких изгнанников-революционеров, создадим мощный легион, вооружимся и двинемся на германскую границу. И монархия падет!
— Французские братья нам помогут! — вскричал Гервег. — Мы с вами, Адальберт, поведем легион. Победа или смерть!
— Превосходно, — поддерживал Гервега Бакунин, — ты не только великий поэт, но и настоящий революционер. Ваш план поможет и мне, наконец, осуществить заветную мечту. Я отдам все силы тому, чтобы поднять восстание в Польше. А к польской революции присоединятся все славяне. Славянская революция должна быть свершена руками славян! — Бакунин повысил голос. — Я вижу, друзья, также вольную Италию, Испанию. Не удивлюсь, если и на небе господь бог объявит вскоре вселенскую республику.
— Браво! — зааплодировал Борнштедт. — За вами, несомненно, пойдут народы. Я полностью разделяю вашу тактику. Пришел последний час тиранов!
— Да будет так! — обрадовался Георг.
— Осанна! — сказал Бакунин и сложил комически руки крестом.
Он взглянул на часы и стал прощаться.
Уже стоя у двери, Бакунин вдруг хлопнул себя по лбу.
— Кстати, чуть не запамятовал. Нынче видел Маркса и сговорился встретиться с ним здесь. Мне кажется, немецкий философ все еще не понимает, что главное сейчас — это разрушение. А созиданием пусть занимаются потомки. Слов нет, он многое постиг в материалистических науках, а вот не понял до сих пор, что главное — это стихия… Пожалуй, мне лучше уйти.