Маркус Вольф
Шрифт:
Четвертого октября Вольф записал в дневнике: «Со всех сторон звучат вопросы, которые продиктованы разными чувствами — от растерянности, отчаяния до возмущения».
Шестого октября генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев прилетел в Берлин — на празднование 30-летней годовщины образования Германской Демократической Республики. Предстоящее общение с Эрихом Хонеккером его не радовало.
«Ему очень не хочется, — записал в дневнике помощник генерального секретаря ЦК КПСС Анатолий Черняев. — Два раза звонил: вылизал, мол, свое выступление там до буквы, в микроскоп
В какой степени в Москве понимали развитие событий в ГДР?
Коллега Вольфа — начальник Первого главного управления КГБ СССР генерал-лейтенант Леонид Владимирович Шебаршин в 1989 году дважды побывал в ГДР. Весной приезжал по делу, осенью отдыхал на вилле в горах Тюрингии.
— Приближающийся крах режима, — вспоминал генерал Шебаршин, — можно было видеть невооруженным взглядом; его видели все, кроме тех, кто должен был погибнуть под обломками социалистического строя, — руководителей СЕПГ.
Начальник советской разведки поразился слепоте хозяев Восточной Германии:
— Старики, руководившие ГДР, не знали, что на самом деле происходит в мире.
С московским гостем доверительно беседовал министр государственной безопасности ГДР. «Мильке, — вспоминал Шебаршин, — оказался очень небольшого роста, чрезвычайно энергичным человеком, привыкшим к беспрекословному послушанию. Он говорил один, перемежая немецкий русскими фразами».
Мильке внушал Шебаршину:
— То, что происходит в вашей стране, только ваше дело. Но без советской помощи ГДР придет конец. Если в СССР рухнет социалистический строй, то рухнет и ГДР. Нас всех и наших детей повесят. Не пощадят никого.
Руководитель советской политической разведки понял, что дело плохо: «Мильке не беспокоило положение дел в его стране, его волновала массивная пропаганда из ФРГ и развитие событий у нас… Мильке был не тот человек, чтобы принимать чьи-то советы или уважать чужое мнение. Он был по-стариковски упрям, он всегда стремился к власти и был полон невероятной энергии».
Седьмого октября по случаю 30-летия ГДР состоялся праздничный прием в берлинском Дворце Республики. Вольфа тоже пригласили. Но особо важные гости развлекались в отдельном зале. Вольф попросил заведующего протокольным отделом дать ему возможность переговорить с советскими гостями. К нему вышел Валентин Михайлович Фалин. Вольф предупредил его:
— Давление в котле достигло критической отметки.
Пока высокие партийные чиновники поздравляли друга с бокалами в руках, в городе шла демонстрация, ее разогнали, было много раненых. Горбачев произнес фразу, которую в Восточной Германии, где ловили каждое его слово, истолковали как предупреждение:
— Важно вовремя улавливать потребности и настроения людей. Того, кто опаздывает в политике, жизнь сурово наказывает.
Вечером в Восточном Берлине устроили факельное шествие. Эрих Хонеккер, довольный, наблюдал, как шли колонны, сформированные Союзом свободной немецкой молодежи. Пока не услышал, что скандируют его воспитанники. Молодые немцы, проходя мимо трибун, кричали:
— Перестройка! Горбачев! Помоги!
Эгон Кренц сказал советским товарищам, что он всё-таки решился
Престарелый Эрих Хонеккер утратил представление о том, что происходит. Сказал Эгону Кренцу:
— Успокойся. Мы и более тяжелые времена переживали.
И группа членов политбюро сговорилась убрать генсека, как в свое время сам Хонеккер избавился от своего предшественника Вальтера Ульбрихта. Казалось, история повторяется. Против Хонеккера ополчился его любимый воспитанник — второй секретарь ЦК Эгон Кренц, тоже в прошлом руководитель Союза свободной немецкой молодежи.
Разница состояла в том, что попытка либерализации режима осенью 1989 года привела к исчезновению социалистического государства с политической карты мира.
Девятого октября в Лейпциге уже 70 тысяч человек вышли на демонстрацию. Демонстрации проходили каждый понедельник. Полицейские и переодетые в штатское сотрудники окружного управления госбезопасности отбирали у демонстрантов плакаты с неприятными лозунгами, хватали молодежных вожаков. Толпа кричала:
— МГБ — долой!
Поздно вечером Эгон Кренц связался с советским послом:
— Хонеккер поручил мне вместе с министром госбезопасности и министром обороны продумать, что предпринять.
— Нельзя допустить кровопролития, — предостерег его Вячеслав Кочемасов. — Я позвоню главкому нашей группы войск. Все наши части уйдут в казармы. Учения, стрельбы и полеты авиации будут прекращены.
Понедельничные демонстрации стали традицией не только в Лейпциге, но и в других городах. Четыре недели подряд в стране шли демонстрации. 11 октября от советского посла в Москву поступила срочная шифровка. Эгон Кренц сообщил послу, что намерен на политбюро принципиально поставить вопрос о переменах в стране, хотя Хонеккер его предупредил:
— Выступишь против линии партии — превратишься в моего врага!
«Раздробление государственной власти и демонтаж цементировавшей ее партии, — мрачно констатировал Маркус Вольф, — происходили быстрее, чем того ожидали худшие их враги».
Вольф выступил за решительную демократизацию всей жизни ГДР. Его слова стали сенсацией:
— Я ушел в отставку, потому что не мог дольше наблюдать происходившее вокруг меня.
Он жестко критиковал Хонеккера и Мильке. Журналисты интересовались: как же он сам 33 года продержался на посту руководителя разведки?
— Я был полностью автономен и не имел ничего общего с другими службами… В годы холодной войны я вел борьбу с западногерманской разведкой, воссозданной с помощью американцев из числа старых нацистов.
Он запоздало извинился за историю со своим агентом Гюнтером Гийомом, из-за которого ушел в отставку канцлер ФРГ Вилли Брандт:
— Это была политическая ошибка, нанесшая ущерб прежде всего самой ГДР, поскольку была похоронена возможность реального улучшения отношений с ФРГ.
Вольф разослал руководителям страны свою записку с предложениями относительно реконструкции политической системы. Недовольный Эрих Мильке позвонил ему 12 октября: