Мармион
Шрифт:
Оленя, вепря и лису —
Но что нам прежний пышный двор!
Охота наша веселей,
Чем все охоты королей!
Ты помнишь, милый Марриот,
Моих борзых веселый лёт?
Хоть их немного, но зато —
Таких борзых имел ли кто?
Охота кончена? У нас —
Неисчерпаемый запас
Легенд, преданий и стихов,
Всё — мудрости былых веков.
И верно — где же, как не тут
Поэзии найти приют? —
Тут каждый холмик
Легендой славится своей!
А нынче — одиноко мне:
Ноябрь долину усыпил,
И опустелый Баухилл
Вздымает башни в тишине.
Давно не слышит вольный йомен
Ружья знакомого в горах
И на своих простых пирах,
Гордясь Баклю старинным домом, Пьет за вождя шотландских грр, Ведя за чашей разговор.
Усадьба спит. Ничья рука
Не прибирает цветника.
Соседский сад отцвел, и в нем
Никто цветы не поливает,
Там фей прелестных больше нет, Подобных эльфам, что Джанет
Видала летом за холмом
В их танце, легком и немом:
Тут в ноябре их не бывает.
Уехал и соседский сын, —
А по лесам, бывало, он
Бродил, как юный Оберон.
Шериф же, твой слуга покорный, Теперь охотится один
В долине голой и просторной.
И далеко отюда та,
Чья так небесна красота,
Что эльфов гордая царица
С ней не посмела бы сравниться!
И вот грустит твой друг-поэт, Что до весны ее здесь нет,
И в бедной хижине вдова
За прялкою сидит одна,
А летом, помнится, едва
Шаги послышатся, она
Встречать выходит на порог
Ту, с кем послал ей помощь Бог, Кто щедро кормит круглый год
Ее и двух ее сирот.
Ревет, в холмах плутая, Твид, Широкий перекат кипит,
Вот и остались я да он.
Уехал мой сосед барон,
Уехали с ним сыновья…
В горах так часто с ними я
Гулял… Мне не хватает их,
Правдивых, славных и простых —Ведь право, в возрасте таком
Ум не враждует с языком.
И об Уоллесе рассказ
Их щеки зажигал не раз!
Порою чувствовал я сам,
Притронувшись к своим щекам,
Что разницы меж нами нет,
Хоть мне давно за тридцать лет…
Эх, мальчики! Свой юный пыл
Еще никто не сохранил…
Как плыть рекой, бегущей с гор, Течению наперекор?
Ударит в парус вихрь страстей, И к берегу не повернуть!
Судьба, кипя среди камней,
Заставит продолжать свбй путь…
Но время страсти приглушит,
И ваша память оживит
Холм одинокий и ручей,
Где столько безмятежных дней
В горах Шотландии родной
Вы в детстве провели со мной…
Кто вспоминал друзей далеких, Тот одиноким был вдвойне,
Но в этих мыслях одиноких
Как тихий факел светит мне
Любовь к осеннему покою.
В душе чувствительной она
Так незаметна и скромна,
Что все труды и всё мирское
Ей пробудиться не дают…
Но зов ее я слышу тут,
Где осенью холмы немые
Несут смирение страстям,
По молчаливым берегам
Над озером Святой Марии.
Тут не плеснет ничье весло.
Тут — одиноко и светло.
Прозрачна синяя вода
И не растет в ней никогда
Ни трав болотных, ни осок.
И лишь серебряный песок —
Полоской, там, где под скалой
Вода встречается с землей.
И нет в зеркальной сини мглы, И светлые холмы круглы.
Так одиночество покоя
Хранится этой пустотою,
А вереск розов и космат,
Да сосны редкие торчат.
Ни рощ, ни заросли густой —
Да и лощинки ни одной,
Где приютиться б мог пастух…
Молчанью, что царит вокруг,
Не прекословит звон ручьев,
Сбегающих с пустых холмов,
А в летний полдень этот звон
Невольно навевает сон,
Лишь грубо бьют среди камней
Копыта лошади моей…
Лишь одиночество одно —
Вот всё, что здесь душе дано.
Нет ни следа души живой,
Зато тут — мертвые со мной.
И хоть враждебный феодал
Давно часовню разобрал,
Находит отдых от трудов
Крестьянин тут, где прах отцов
Был схоронен в былые дни,
Тут, где молились все они.
Да, если б в старости моей
Устал я от борьбы страстей,
И связи с жизнью оборвал,
То верно бы остаток дней
В долине этой коротал.
У озера, где все молчит,
Восстановил бы старый скит —
Простую келью из камней
(Как Мильтон некогда мечтал)
И наблюдал бы вечерами,
Как день, скрываясь за горами, Уходит от ползущей мглы
С вершины Бурхопской скалы.
Когда уже угас закат,
Но отсветы еще дрожат…
«Вот так же, — думал я б тогда, Уходит радость навсегда,
Талант и юность… Где их след?
И вот — ты одинок и сед.
Гляди ж на темный строй вершин, На лес, не пророни ни слова,
При виде Драйхопских руин
О Розе Ярроу вспомни снова…»
И слыша в час предгрозовой,
Как бури мрачные крыла
Шуршат за дальнею горой,