Мармотка
Шрифт:
— Мармотка, Мармот, ком гер!
Я не стала ждать появления сурка.
— До свиданьи, голюбшик! Приходите к нам завтра. Я буду приготовить сладкий рисовый пудинг с компотом. Ошень, ошень прошу... Ауфвидерзейн!
Утопая в грязи на вечерних улицах, я больше нисколечко не раздражалась. Я даже твердо решила и завтра так же тонуть.
Обязательно приду на пудинг с компотом.
Ночью снился мне толстый сурок. Он тихо вылез из–под кровати и смотрел на меня не мигая.
Вверх по реке, к Аргуту, недалеко от монгольской границы лежит высокогорное каменистое плато. Пустынное, дикое место. Кажется, местность эта совершенно безжизненна, мертва...
Но это так только кажется. В долине ни на минуту не прекращается жизнь. На протяжении десятков километров тянется здесь под землей огромный сурчиный «город».
Сверху город совсем неказист: лысые холмики, круглые норки под прикрытием камней, и от каждой норы аккуратно протоптанная дорожка. Сурок бежит к норе всегда по одной и той же дорожке. Это хорошо знают промысловые охотники. Они ставят на пути ловушку, и сурок редко минует ее.
Весной в этом сурчином городке родился Мармотка.
Кроме него, в норе были еще два сурчонка. Нора была очень хорошая. Два коридора, отполированные спинами старых сурков, сходились в сводчатой комнате. В боковом проходе помещалась уборная. Отсюда же, в случае опасности, можно было вы-браться вторым ходом в укромное место за грудой камней.
Сурчиха–мать не отходила от маленьких. Сурчата быстро росли и уже начинали высовывать из норы пучеглазые мордочки.
Наверху, словно дачник, гулял вперевалочку старый сурок. Он был толстый, коротконогий; брюхо у него висело почти до земли. Он ходил по своему «путику» , срезывал острыми резцами степные травы — кипрей, горичавку, типец — и раскладывал их на камнях для просушки. Сурок готовил подстилку. Он ворошил ее, перебирал и перекладывал с одной стороны на другую.
С наступлением холодов сурки перетаскивали сено на зимнюю квартиру. Она была больше летней.
Родители и подросшие молодые, все разжиревшие и толстые, как будто они к зиме укутались в теплые фуфайки из сала, зарывались в сено, плотно прижимались друг к дружке и без еды, без питья, без движения замирали на несколько месяцев.
Но сейчас было лето. Сурчиха и молодые только еще собирались вылезать наверх.
Мармотка был из сурчат самый шустрый. Он первый начал вылезать из норы и подолгу грелся на солнышке. Он смотрел, как отец отходил по дорожке, вытягивался столбиком, двигал мокрым носом и мелодично свистел. Среди холмиков и на камнях возникали такие же стоячие фигурки. Они осматривались по сторонам и словно кланялись друг другу. Их хорошо развитые голоса звучали выразительно и напоминали людской разговор.
Маленький сурчонок во всем подражал отцу. Он тоже вытягивался столбиком и старательно отставлял распушенный коротенький хвостик.
Однажды старый сурок сидел, опустив вдоль тела темные лапки, и, морща по обыкновению мокрый нос, определял направление ветра. Вдруг он беспокойно потянулся вверх.
«Вжиг, вжиг!» — резко крикнул сурок и исчез под землей.
В мгновение ока наверху никого не осталось.
Ширококрылый беркут, проплывая над горной долиной, даже своими зоркими глазами не мог разглядеть ни одного зверька. Сурки притаились в норах, Беркут покружил над городом и хотел уже лететь прочь. Но вдруг опустился ниже, еще ниже... и неподвижно повис в воздухе. Между сурчинами бегала удивительная белая собачка. На хвосте у нее висел колокольчик, и собачка, виляя хвостом, непрерывно звонила.
Собачонка была одна. Только у камня лежала куча сухой травы. Это была та самая трава, которую сурок готовил на зиму для подстилки.
Орел опустился еще ниже. Тень его крыльев скользнула по собачке. Она подняла голову и залаяла.
Орел рассматривал собачку сверху. Снизу, из нор, таращились на нее сурки.
Колокольчик позвякивал. Собачонка была робкая, слабая. А сурки были непуганые, смелые. Сначала они фыркали и ворчали на собачку из нор. Но вот Мармоткин отец выскочил и зафукал на неё, словно кот.
Собачонка отбежала.
Увидев, что враг так легко отступил, наверх вылезло еще несколько старых сурков. Они все принимали угрожающие позы и поднимались на цыпочки, чтобы получше рассмотреть кисточку на собачкином хвосте и услышать звяканье колокольчика.
Собачка между тем отбегала все дальше от нор.
Любопытные сурки отходили по своим «путикам».
Вдруг сухая трава у камня выбросила гром и молнию. Сурки бросились к норам. Юркнул вниз и Мармоткин отец. Дорожка за ним стала красной от крови. Он дополз до сводчатой комнаты и там умер.
А наверху в это время вот что случилось.
Над сурчинами низко пронесся орел. Из кучи травы выскочил человек. Он кричал и грозил кулаком. Но орел не оглядывался. Ритмично вздымались широкие крылья. Орел улетал. В сильных лапах он уносил собачонку. Акентий целый час простоял на дорожке, ругаясь и проклиная жителей злосчастной норы.
Но от ругани и проклятий ему не сделалось легче. Он взял лопату и принялся копать.
Акентий был здоровый детина, но и для него раскопать сурчиную нору было нелегким делом. Сурки роют свои норы глубоко. Кроме того, нужно еще знать расположение ходов и выходов.
Акентий ничего не знал о сурчиных повадках. Он вовсе не был охотником. Отец его был первым кулаком и богатеем в огромном алтайском селении. С помощью немца Зобара Иваныча он выгодно торговал в своей частной харчевне. «Аппетит» был всегда переполнен.
Папаша торговал за буфетной стойкой, а сынок целые дни проводил, развалясь за столиками: он считал свою персону необходимым и обязательным украшением каждой компании и быстро спился.
Однажды в «Аппетит» собралась после охоты промысловая артель. Охотники два месяца «сурковали» в горах Тарбагатая. Они добыли много дорогих шкурок сурков–тарбаганов, сдали их в кооперативы охотсоюза и сейчас с деньгами, обновками и гостинцами для своих семейств возвращались домой, вспоминали трудные дни промысла, словно занятную прогулку.
Акентий по обычаю грубо встрял в их разговор. Захмелев, он стал орать, стучать кулаком по столу и доказывать, что уж если он возьмется промышлять, то сразу же утрет всем носы первой же своей охоте. Но промыслить сурка оказалось труднее, чем орать о своих доблестях, — собачка погибла, сурки попрятались. Придется возвращаться с пустыми руками.
Парень копал и ругался, ругался и копал, пока, наконец совсем не выбился из сил. Он уже собирался бросить это дело, как вдруг лопата обрушила потолок сводчатой комнаты. Парень яростно всадил ее еще раз. Этим рывком он перерубил одного из сурчат. Мать–сурчиха с другим сурчонком спаслась через запасной ход. Старый мертвый сурок и Мармотка попались в руки верзиле.