Мародер
Шрифт:
Я немного помолчал, поглаживая Сатану по загривку, а затем спросил вкрадчивым тоном:
– Простите, за какие-такие заслуги?
В сердитых глазах таймстебля что-то мигнуло.
– А вы не догадываетесь?
– Я не гадалка, чтобы догадываться, – сказал я, отвернулся от Воронцова и почесал Сатане подбородок. Котище прищурил глаза и заурчал громче. – Но предположение имеется…
До сих пор так и не понял и вряд ли когда пойму, зачем Сатане нужна столь точная имитация кота. Мимикрия на высшем уровне.
– И что же вы предполагаете?
– А предполагаю я, что Сэм Рудаков не просто так
– Верно предполагаете, – неожиданно легко согласился таймстебль.
Но я ему не поверил. То есть то, что меня намеренно подставили под ограбление в сквере, не вызывало сомнений, но то, что убийство Рудакова являлось той самой «заслугой» перед службой стабилизации, противоречило самому факту подстроенной встречи. После ограбления я засветился флуктуационным следом, а не Рудаков, и предложенная таймстбелем помощь по исправлению флуктуации была не чем иным, как вербовкой меня службой стабилизации. Вопрос, зачем? Неужели именно для этого случая? Чтобы я беспрекословно выполнил какое-то задание и не артачился. Но я заартачился. Очень не люблю, когда меня используют, особенно втемную.
Похоже, Воронцов не ожидал отпора, думал, испугаюсь вытирки и соглашусь на все, что прикажут. А когда я начал сопротивляться, ему пришлось импровизировать с моими «заслугами», но получилось весьма коряво.
– А если это заслуга, – поглаживая Сатану, продолжил я, – то за что вы содрали с меня пятьдесят тысяч?
Я отвел взгляд от Сатаны и в упор посмотрел в глаза Воронцова. Он не выдержал и смешался.
– Интересно, – раздумчиво протянул я, – что вы делаете с долларами? Едите? Они что, вкуснее газет, напечатанных со свинцовых матриц?
Не знаю почему, но мои слова возымели обратное действие. Воронцов выпрямился, подобрался, взгляд мутных глаз стал прямым и требовательным.
– Что ж, отбросим сантименты, – тяжело роняя слова, проговорил он. – С Рудаковым дело прошлое… Забудьте и не пытайтесь увиливать, Егор Николаевич. Сейчас речь идет исключительно о вашем преступлении. Желаете искупить вину делом или..?
Таймстебль насмешливо посмотрел на меня и заломил бровь.
Я подумал. Воронцов прав: мой теперешний проступок обжалованию не подлежал, и мне не отвертеться… Похоже, к моей встрече с Гудковым служба стабилизации не имела никакого отношения, но, благодаря этому, таймстебли заполучили гораздо более весомый аргумент, чем подстроенное ограбление в сквере.
– Опять кого-то надо пришить? – глухо поинтересовался я, оставив в покое Сатану.
– Зачем прямо так, – довольно заулыбался таймстебль. Он почувствовал, что с крючка мне не сорваться. – Дело выеденного яйца не стоит. К тому же напрямую по вашей специальности. Нужно прыгнуть в прошлое и за полчаса до катастрофы изъять из одного дома такую себе невзрачную папочку с документами. Клиента не будет, так что в этот раз вам не придется брать грех на душу…
При словах «грех на душу» он фыркнул, хотя его фырканье было больше похоже на хрюканье. Кажется, он был в курсе моих душевных переживаний по поводу убийства Сэма Рудакова. Любопытно, что он обо мне ещё знает? Неужели всю подноготную? Похоже…
– Если все так просто, то зачем вам нужен именно я?
Воронцов передернул плечами.
– В принципе можно использовать и кого-либо
Меня будто током ударило. Вот оно! Выходит, все, что должно случиться со мной, уже было и записано в анналах истории… Вот, значит, что имел в виду Воронцов, когда подметил мою хроноадаптацию к местному временному континууму.
– О чем задумались, Егор Николаевич?
– Перевариваю словосочетание «хронологическая идентичность»… – буркнул я.
– Это – сколько угодно! – довольно хихикнул Воронцов. Будто квакнул. – Итак, что вы надумали?
– У меня есть выбор?
Воронцов расплылся в довольной улыбке и широко развел руками.
– Увы!
– Куда тогда деваться… Давайте вводную.
– Это мы завсегда с большим удовольствием. Пересаживайтесь к столу.
Я тяжело вздохнул, посмотрел на Сатану. Котище повернул ко мне голову, но не стал кивать, а по-кошачьи прищурил глаза. Быть может, Воронцов и знал всю подноготную моей как прошлой, так и будущей жизни, но о сущности Сатаны не имел ни малейшего представления. Однозначно.
– К столу так к столу… – пробурчал я, встал с дивана и сел за стол напротив таймстебля.
– Котика будет с кем оставить? – спросил Воронцов и плотоядно посмотрел на Сатану. – Наслышан о нем, но первый раз вижу. И правда, хороший ням-ням…
Плевать мне было на его «ням-ням», поэтому я не сразу уловил смысл сказанного. А когда понял, мурашки побежали по спине.
– Что значит, с кем-то оставить? – треснутым голосом поинтересовался я.
– Со знакомым или… – таймстебль растянул губы в пошлой улыбке, – или знакомой. Командировка у вас будет долгой… – И только когда он произнес «долгой», до него дошло, какую глупость он сморозил. Щека дернулась, лицо перекосилось в недовольной гримасе. – Недели на две.
– На две недели моего локального времени, – повысив тон, уточнил я, – но при чем здесь местное время?
Вопрос слетел с языка, и только затем я подумал, что нечего рот раскрывать, не подумавши. Язык мой – враг мой. Сам дал подсказку, а надо было подождать его присказку.
Воронцов не преминул воспользоваться моей оплошностью.
– Здесь тоже пройдет две недели, – сказал он, и по тому, как забегали его глазки, я понял, что он лихорадочно ищет версию, почему я не должен показываться в Москве две недели.
– Почему? – потребовал я объяснения.
– Почему? Потому… Потому, что эти две недели Гудков будет находиться в Москве, а мы не хотим, чтобы вы продолжали с ним «случайно» встречаться.
Ответ был аргументированным, но от него за три версты несло фальшью. По прищуренным глазам таймстебля, лучащимся самодовольством, стало понятно, что еще минуту назад ничего подобного в его голове и в помине не было.
Я глянул на Сатану. Котище был сама невозмутимость, и мое эго подтвердило его полное спокойствие. И ещё я понял, что назад мне в эту квартиру не вернуться… Однако демонстрировать свое понимание не стоило, и я переменил тему.