Мародеры
Шрифт:
7 сентября 1919 года.
Те люди, что освободили меня из плена, оказались агентами Краевского. По их словам, они спаслись от провала только чудом и, бежав из губернского центра, сумели встретиться с группой повстанцев из отряда Федора. Те провели их на свой «секретный» хутор. Позже контрразведчики узнали о том, что уездный центр удерживают «офицеры», и намеревались было присоединиться к моему отряду, для чего направились в С. Однако добрались они туда лишь к утру 30-го, когда мой отряд уже был расстрелян пулеметами ермолаевцев. Всего их пришло туда пятеро, считая трех федоровцев, изъявивших желание уйти за фронт. Совершенно случайно, прячась на колокольне, откуда просматривался двор бывшей земской управы, они увидели, как меня стаскивают
Увы, бумага моя кончается. Не знаю, удастся ли найти в этих краях хоть пару листов. От карандаша тоже остался огрызок менее дюйма длиной. Дай Бог, чтоб я сумел сохранить все написанное и присовокупить к первым тетрадям, которые оставил на хранение М.Н. Прерываю записи».
Никита спрятал дневник в папку для тетрадей и уложил в рюкзачок. После этого улегся на диван и задумался.
Нечего и говорить, что он был почти убежден: хутор, где прятался Евстратов, находился в Бузиновском лесу, там, где якобы зарыты сорок возов разинского золота. Не поэтому ли директор-краевед обхаживал престарелого сына председателя губревкома?
Ветров решил не тревожить душу сомнениями, а постараться успокоиться.
Допустим, что Василий Михайлович жив, но нездоров и отлеживается у Корнеевых, а когда пройдет шок от нападения бомжей, встретится с Никитой. Тогда встанет тот самый вопрос, ради которого Ветров и поперся в эту губернию, — «отмывка дневника». А для этого важно знать, мог ли предревкома принести трофейный дневник домой и положить его в эту самую схоронку. Согласно дневнику, обрывавшемуся 7 сентября, — мог. Но только в принципе, и только в том случае, если Евстратов был убит до 23 сентября 1919 года.
Жалко, конечно, что Никита не прихватил с собой ксерокопию с той самой брошюры, изданной в 1929 году, где описывались события, связанные с гибелью Михаила Ермолаева. Суть же сводилась к тому, что 23 сентября 1919 года автомобиль председателя губревкома, направлявшийся в уездный город Севериновск, был обстрелян бандитами. Ермолаев получил тяжелое ранение, но продолжал отстреливаться. В трех верстах от Севериновска на помощь Ермолаеву поспешил красный разъезд, который обратил бандитов в бегство. Трое из них были убиты, четвертый захвачен в плен. А Михаил Петрович от полученных ранений скончался на следующий день, то есть 24 сентября. Еще через два дня тело Ермолаева было доставлено в губернский центр, где его торжественно похоронили на Михайловском кладбище.
Никита помнил, что среди бандитов, напавших на Ермолаева, упоминался некто Трофим. Не мог этот тип быть братом атамана Федора, у которого прятался Евстратов? Правда, Трофим, упомянутый в брошюре, был убит. А вот фамилия того, кто остался в живых, у Никиты вылетела из головы. Вроде бы столько раз перечитывал, а теперь забыл…
Впрочем, через пару секунд его голова резко переключилась на совсем другие мысли. Потому что со двора, откуда-то из-за занавешенного тюлевой шторкой окошка послышался скрип калитки у дома Ермолаева, а затем тихий звук шагов.
ГОСТИ
Никита машинально глянул на часы. Время было уже не раннее — половина одиннадцатого. Неужели Владимир Алексеевич не сумел удержать старика дома? Тем более неужели сам Василий Михайлович, пережив нападение бомжей и ощущая нездоровье, рискнул отправиться домой? Что-то не верилось. Никита осторожно подобрался к окошку, поглядел сбоку, чуть отодвинув занавеску.
Темная фигура просматривалась неясно. Но стоял он слишком прямо и, когда поднимался на крыльцо, делал это куда быстрее, чем подобает 80-летнему старику.
Незнакомец огляделся и начал открывать замок.
Конечно, можно было выйти во двор и вежливо спросить: «Гражданин, вы к кому?» В принципе нормальный вор, которому мокруха ни к
Кроме того, Никите подумалось, что этот тип в принципе еще не вошел в дом 56. Может, у него еще ключ не подойдет. Потыркается без толку — и уберется.
Но ключ подошел. Пришелец, не очень заботясь о том, чтобы не шуметь, с легким скрежетом вынул дужку замка из ушек и отворил скрипучую дверь, переступил порог и скрылся в доме.
На какое-то время Никита даже успокоил себя тем, что, возможно, гражданин этот никакой не вор, а скажем, кто-то из знакомых Ермолаева. Может, решил деду одежду из дома привезти… Но эта версия у Никиты продержалась секунд двадцать, не больше. Если Ермолаева действительно бомжи раздели, то ключ они с собой унесли, потому, что, согласно тому, что Егоровне рассказал Корнеев, на старике кроме трусов, майки и носков ничего не было. Навряд ли такие бомжи сознательные, чтоб оставить ограбленному ключик. И навряд ли Василий Михайлович этот ключ держал в носках, допустим. То есть, если он из дома уходил сам, сам за собой дверь на замок запирал, то этот ключ сейчас должен был быть у тех бомжей, которые с него верхнюю одежду сняли. Стоп! Но тогда ведь этот ключ, если его бомжи не выкинули, должен был, по идее, найтись в кармане пальто и пиджака на том покойнике с Московского шоссе… Ну, конечно, они его и выкинуть могли. Это в принципе уже не суть важно. Важно другое: если все, что пересказала Егоровна со слов директора, верно, то Ермолаев добровольно никому ключа дать не мог. Если бомжи этот ключ у него забрали в подъезде дома, где живет Корнеев, то вполне могли добраться и до адреса. Если в пиджаке, допустим, был паспорт. Но тип, вошедший в дом Ермолаева, на бомжа был не очень похож. Не ходят так бомжи — упруго, по-спортивному.
Но главное, что снова заставило Ветрова насторожиться, — гражданин не стал зажигать верхний свет. В окне ермолаевского дома на пару секунд мигнуло пятно от карманного фонарика. Нет, этот товарищ явно не хотел светиться.
И тут в голову Никиты пришла простая вещь. А что, бели взять, да и запереть этого незваного гостя? На окнах у ермолаевского дома — решетки. Замок этот господин повесил на ручку двери. Если продеть дужку через оба ушка, — изнутри не откроешь.
Никита осторожно вышел в сени, приоткрыл дверь и выглянул. Улица Молодогвардейцев была пустынна, только во дворе какой-то из пятиэтажек громко ржали подростки и хрипло брякала музыка из кассетника. Наверно, они не привыкли опасаться милиции. А это значило, что прежде, чем Никита найдет хотя бы постового, пройдет немало времени. Телефоны могли быть в пятиэтажках, но к кому там обращаться — черт его знает… У Аллы и Андрея — единственных здешних знакомых, кроме бабки Егоровны — телефона не имелось, во всяком случае, Никита его за короткое пребывание в квартире не заметил. Телефоны-автоматы на этой улице тоже не водились.
Спокойнее всего было отказаться от идеи запереть ночного гостя. Разум подсказывал, что ничего не выйдет и лучше вообще не соваться. Но тут Никите представилось, что ночной гость именно сейчас упрет из дома Ермолаева что-то важное. Что именно — Ветров даже не очень догадывался. Хотя в голове уже начало связываться все воедино: и XVII век с XX веком, и Федька Бузун с капитаном Евстратовым, и Ермолаев Михаил с директором Корнеевым, но пока это было нечто аморфное и бесформенное, какой-то путаный клубок, в который замотались и накрутились разноцветные нитки, одни как-то соединенные между собой, другие — нет. Никита прекрасно понимал, что дела давно минувших дней иногда могут таить в себе серьезную опасность и что, потянув за какую-нибудь ниточку из пресловутого «клубка», можно вытянуть на свет Божий что-нибудь взрывоопасное.