Марш 30-го года
Шрифт:
19
Лампа горела по-прежнему на окне. За партами сидели свободные лицедеи, а впереди, на том месте, где обыкновенно расхаживают учителя, шло действие. С книжкой в руках подавал текст и исполнял обязанности режиссера инспектор высшего начального училища Константин Николаевич. На его тужурке еще поблескивали старомодные петлицы, только орлы на них были без коронок. У Константина Николаевича лысина до половины головы. Другой учитель, маленький, подвижный, казавшийся очень умным, исполнял роль Хлестакова, а конторщик
Алеша сидел рядом с Ниной, и каждое слово пьесы казалось ему по-новому могущественным и остроумным. Он громко смеялся. И Константин Николаевич оглядывался на него с такой торжествующей улыбкой, как будто это не Гоголь, а он, Константин Николаевич, написал "Ревизора". У окна за длинной партой между двумя учительницами сидела Таня и посматривала на Алешу лукавым взглядом. Капитан спрятался сзади и добросовестно зубрил роль Тяпкина-Ляпкина.
Хлестаков произнес свой монолог. У учителя был тоненький, смешной голосок. Хлестаков выходил у него удачно. Он с хорошей, глуповатой тоской произнес: "Никто не хочет идти". Оглянулся. Один из учителей крикнул:
– А действительно, никто не хочет идти? Где Варавва?
Вараввы не было. Это и раньше все заметили.
– Что же это такое? Так же нельзя репетировать, - сказал обиженно Константин Николаевич.
– На прошлой репетиции не было и сейчас нет. Почем нет Вараввы, кто знает?
Все оглянулись на Таню.
– Чего вы на меня, товарищи? Варавву позвал Муха по какому-то важному делу.
– Но нельзя же так, - еще более обиженным голосом произнес режиссер. Мало ли какие важные дела! Мы ставим "Ревизора" первый раз на Костроме, это самое важное дело. А он срывает. Срывает!
Константин Николаевич обеими руками показал на свободную площадку "сцены", на которой в таком обиженном безделье торчал Хлестаков; всем сразу стало видно, что Варавва виноват.
Алеша сказал:
– Если павел не привел - значит, у него действительно важное дело.
– Какое такое у него важное дело? Заседание какое-нибудь?
Константин Николаевич слово "заседание" произнес с презрением. Алексей возмутился:
– Да что вы, Константин Николаевич? Павел - большевик, не забывайте.
– Да господи, большевик!
Константин Николаевич отвернулся и сказал горячо, обращаясь к классной доске:
– Большевик должен быть здесь, если такое культурное дело: "Ревизор"! Вы подумайте: на Костроме "Ревизор"!
Все притихли перед его справедливым гневом.
Но выступил из темного угла Степан Колдунов, руки у него в карманах, на ногах добытые недавно валенки:
– Ты, товарищ, напрасно так говоришь! У тебя тут представление, а у него большевистский совет, может. А ты кричишь! Одной девке хоровод водить, а другой девке за водой ходить!
–
Все засмеялись и оглянулись на капитана, но он продолжал добросовестно зубрить роль Тяпкина-Ляпкина. Степан все-таки ответил ему:
– В Саратовской, бывает, дело говорят.
– Да какое дело! Какое дело, - режиссер все больше и больше гневался. Ставить "Ревизора" - это именно за водой ходить, за духовной пищей для народа, понимаете? Вы понимаете, товарищ Колдунов?
В голосе инспектора звучали дрожащие нотки проповедника, но Степан обнаружил полную к ним нечуткость:
– Что ты мне: духовная пища, духовная пища, как будто я не понимаю.
Если твою душу накормить нужно, так это и я могу сделать, а павел большевик, у него, может, революция.
Режиссер спросил зло:
– А кто будет играть?
– А кого он играет такого, сказать бы?
– Кого он играет? Слугу играет.
Степан даже губу вытянул, настолько ответ заинтересовал его:
– Слугу? Денщика, что ли?
Все обернулись к Степану, со смехом. Таня вскрикнула:
– А и в самом деле!
Инспектор высокомерно отвернулся:
– Да не денщика! Какого денщика! Слугу в гостинице!
– В гостинице? Ах ты, черт! Этих я порядков не знаю. Да постой ты, чудак божий! А откуда тебе Павел знает?
– Что знает?
– Да какие там порядки, в гостинице?
– Да написано ж... Вот в книжке... все написано.
– Стой! Дай я гляну.
Режиссер, снисходительно улыбаясь, протянул ему книгу.
Степан ткнул пальцем и полез дальше по строчке:
– Слуга. Это зачем такое?
– Ты дальше. Это обозначено: слуга будет говорить.
– Ага! Обозначено. Ну-ну! Хозяин приказал спросить, что вам угодно. Правильно. Точь-в-точь, как на самом деле. Хозяин такое может: спроси, дескать, что ему угодно. Угодно, это по-старому, что ли? А ну, дай еще! Хозяин приказал спросить, что вам угодно. Тоже: приказал! Это они мастера!
– Да ты не галди, а становись на есто.
– Стал.
Сопровождаемый общим вниманием, Степан был поставлен на соответствующее место, и режиссер сказал ему:
– Теперь спрашивай.
– У него?
– У него.
– А хозяин где?
– Да на что тебе хозяин?
Степан хитро осклабился:
– А как же? Посмотреть интересно.
– Не валяй дурака!
– крикнул Алеша.
– Играй!
Степан весело осмотрелся, топнул валенком, хлопнул в ладоши:
– Играю. Ну, держись!
Хлестаков рассматривал Степана с высокомерной улыбкой опытного актера.
– Чего смотришь? Хозяин спрашивает, чего тебе нужно.
Эту игру встретили смехом, смеялся и Степан, зачарованный первым своим артистическим шагом.