Марш экклезиастов

Успенский Михаил Глебович

Он шёл и шёл, тупо вздымая пыль и думая, что уже стал стар и перестал чему бы то ни было удивляться.

Потом он начал петь, стремясь заглушить пронзительные шепоточки под черепом. Он пел немецкие солдатские песни, русские матросские, шотландские любовные и ирландские за жизнь. Некоторые песни он подцепил вообще неизвестно где. Например, эту:

Есть у нас один закон на море,Жизнью он проверенный не раз:Никогда моряк не скажет «кОмпас»,Но всегда он скажет, что «компАс». Есть на Тихом океане песня,Чей напев печален и суров,Но

её всегда поют на рейдеОдного с Антильских островов.Есть одна в Карибском море шхуна.Правит ей суровый капитан.За него назначили наградуАдмиралы всех прибрежных стран.Эта шхуна плЫла вне закона:Многие матросы иногдаПод пиратским неподкупным флагомГрабили проезжие суда.Там была отважная командаЛучших на воде и под водой.Но из всей команды всех отважнейБыл один лишь боцман молодой. Голова под алою банданой,На груди серебряный свисток…Всей командой был он уважаем,Но к врагу немыслимо жесток!Тяжело без женщины на море:В кубрике и в рубке тяжело,Тяжело на мостике, на баке,Даже в трюме очень тяжело.И любой моряк, старпом иль юнга,После вахты, где тяжёл штурвал,Начитавшись Юнга или Фрейда,О прекрасном боцмане мечтал. От его танцующей походкиНабегала горькая слеза.На лице у боцмана сиялиБирюзово-карие глаза.Но никто ничто тут не добился,Если этот боцман с юных летРусским словом и английской стальюЗаслужил себе авторитет.…Как-то раз осенней южной ночью,Когда спал беспечно экипаж,Шхуна вдруг попала в окруженье,И враги пошли на абордаж!То и дело пушки грохотали,Изо всех сторон пальба неслась.Палуба у шхуны по коленоВражескою кровью залилась. Но увидеть полную победуБоцману уже не довелось:Сбило пулей алую бандану,Обнаживши золото волос!С мостика ужасный крик раздался,Как из глаз упала пелена:Капитан угрюмый догадался —Этот боцман дочь его была!Напоследок из груди пробитойВырвался едва неслышный стон,И воскликнул капитан угрюмый:«Ты дралась как леди Гамильтон!»…Есть один закон у нас на море,Он гласит, что в самый трудный часНикогда моряк не скажет «кОмпас»,Но всегда он скажет, что «компАс»!

Вот так, хрипя уже пересохшей глоткой, Брюс добрался до мест, где души — по странному капризу подземных владык — получали какую-то видимость и плотность…

В ожидании парабеллума

Дальнейшее в памяти Лёвушки смешалось. Он помнил, как перед ним сомкнулись железные стены — и тут же его смяла и отбросила набежавшая визжащая потная толпа. Потом Хасановна волокла его за руку, он отбивался и рвался назад и вниз, там уже клубился багровый (с перламутровым отсветом) дым, рядом бежал японец с зонтом, волоча кого-то бессильного за воротник, воняло так страшно, что многие падали только от вони, навстречу неслись огромные двуногие носороги, волочившие гигантских змей, и один из них бросил свою змею, схватил Хасановну, японца и Лёвушку одной рукой и швырнул их в небо, полное чёрных ошмёток и кровавых брызг…

Потом он нёсся куда-то, вцепившись в бока Хасановны, на заднем седле мотоцикла. Ветер немного привёл его в чувство.

Было светло и темно одновременно.

Потом оказалось, что он стоит на каком-то возвышении в свете множества фар; пространство полно копоти и треска моторов; — но в его руках мегафон! И он может перекричать моторы!! И он перекрикивает их!!!

Я много раз просил его воспроизвести хотя бы часть той зажигательной — во многих смыслах — речи, которую он произнёс перед байкерами. Но он не помнил ничего. Просто не помнил. А придумывать я не хочу, потому что так, как надо, я не придумаю. Хасановна сказала просто: «Хорошо выступил товарищ Лев. Педофилов критиковал…» В общем, Лёвушку вы уже, наверное, представляете себе достаточно. Вот заодно представьте, как он критиковал педофилов, если после этой его речи полторы тысячи грубых русских байкеров, собравшихся в тот день на какой-то традиционный слёт то ли в Люберцах, то ли в Мытищах (забыл), встали на колесо и строем пошли на Москву…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

16

В процессе достижения успеха тактичность и ум могут только мешать.

Уинстон Черчилль

Что мы знаем про Швейцарию? Альпы; любил бывать Штирлиц; понтовые часы и беспонтовые ножики; сладкий белёсый шоколад; банки, полные банковских тайн. Так вот: за последние пару десятков лет с банками в Швейцарии становится всё хилее и хилее, банковскую тайну не держат и готовы предоставить её по первому-второму запросу какого-то там Интерпола. Последний бастион старых порядков — это швейцарские частные клиники, где тебя будут лечить от чего угодно (хоть от острого отравления большим количеством свинца), не спрашивая документов и не интересуясь ни историей жизни (anamnesis vitae), ни предыдущими заболеваниями (anamnesis morbi) — просто плати бабки, и всё. И никакой полиции на территорию клиники ходу нет. Санаторий, cum dis volentibus…

Так или примерно так беседовали Шпак и Шандыба, сидя на открытой веранде в шезлонгах, попыхивая дорогими сигарами и прикладываясь к бокалам с аперитивами. Тихая размеренная жизнь клиники их устраивала. После барселонских потрясений их тянуло на лень, скуку и невинные капризы. У хладнокровнейшего Шпака сдали нервы, он подпрыгивал и дёргался при малейшем шорохе за спиной; Шандыба оставался вроде бы спокойным, но у него одна за другой образовывались язвы: в желудке, в кишках, на запястьях и лодыжках — ну и в разных других жизненно важных местах…

В общем, они испросили отпуска — и начальство, поизмывавшись некоторое время (так, не зло, а для порядка), отпустило их, велев оставаться на связи.

В клинике «Pax vobiscum», что в пригороде Базеля, Шандыба уже лечился и дорогу туда знал. Шпак с удовольствием выслушал описание достоинств этого места и со всем согласился. Правда, потом оказалось, что у него немного перемкнуло в памяти: когда-то он слышал краем уха, что Базель-Базель — это где-то на водах и там всеевропейское средоточие игорного бизнеса. Вышел небольшой конфуз…