Марш экклезиастов

Успенский Михаил Глебович

В общем, как я понял тогда и достроил всё потом, именно эти ребята, Терешков и второй, Марков, устроили в Швейцарии отвязный хэппенинг. Они думали, что получится весело. У них была машина времени (вот не вру: настоящая машина времени!) и какие-то давние личные счёты с маленькой альпийской республикой. Поскольку они могли сновать из прошлого в будущее и обратно, то смогли вычислить, где, как и что нужно подкрутить в прошлом, чтобы в итоге произошло то, чего они добивались. То есть: революция и гражданская война («Чтобы этим падлам не в струю было пломбировать всякие там вагоны…») — возможно, с последующим распадом конфедерации на отдельные кантоны.

Они сделали это. А потом что-то пошло не так.

Машина

времени иногда отказывалась перемещаться сама — вместо этого она непредсказуемо и неравномерно ускоряла и тормозила время вокруг себя. А может, не только время, потому что и с географией творилось что-то невероятное… Потом машину они вроде бы отладили, но работала она всё равно не слишком надёжно. Они, конечно, стали считать, разбираться, что же произошло — и получалось так, что вся та ерунда началась тик в тик тогда, когда наша экспедиция ступила на травку лётного поля — и её тут же раскидало по разным временам и пространствам.

Да, и ещё: выяснилось, что Марков и Терешков — давние кореша Хасановны, Криса и дзеда. Что лишний раз подтвердило непременную истину: мир тесен.

Тем временем в лагере наши — то есть тётя Ашхен, Хасановна и Тигран во главе, остальные обеспечивали огневую поддержку, — обеспокоенные моим долгим отсутствием, взяли власть, захватили тётку из администрации и потребовали моего немедленного возвращения, а поскольку она не имела ни малейшей возможности меня им предоставить — то и посадили её саму под арест, туда же напихали албанцев… в общем, получилось весело. Через пару часов весь лагерь был осаждённой крепостью. Польские миротворцы налетели — и откатились, унося своих контуженых; в качестве утешительного приза им вручили часы с маятником.

Так вот, согласно тому, что разведали в будущем Марков и Терешков: если мы сейчас быстро смотаемся из страны, тут всё придёт в относительную норму, швейцарцы покрутят головами, пожмут плечами, хлопнут валерьянки по пятьдесят кубиков — и заживут более или менее нормальной жизнью. Если же мы смыться не захотим или не сумеем — то тут начнётся что-то непостижимое, трудно описуемое (но это бы и чёрт с ним, мы не Беккеты и не Ионески), а главное — закапсулированное. Ни попасть в эту Швейцарию извне, ни выйти из неё уже никто не сможет — очень долго или, может быть, никогда. Для Швейцарии исчезнет внешний мир, а во внешнем мире все немедленно забудут, что где-то была какая-то Швейцария…

Они подъехали сюда пять минут назад, попытались вызвать Тиграна, или Хасановну, или саму тётю Ашхен, но получили ответ, что командиры спят и пусть спят дальше, нет такой беды, которая не подождала бы до утра.

Я сказал: понял. И побежал к воротам. В лицо мне светило два прожектора, я почти ничего не видел…

29

Мафусаил жил девятьсот шестьдесят девять лет. Вы, дорогие мальчики и девочки, в следующие десять лет увидите больше, чем видел Мафусаил за всю свою жизнь.

Марк Твен

Самурай Катаоки Цунэхару порицал себя: если бы он был чуть расторопнее, если бы он забрал яшму пятью минутами раньше, то он успел бы покинуть отель до того, как охрана (состоящая почти всецело из добровольцев!) перекрыла ходы и выходы. А так — ему пришлось осесть в ресторане за дальним угловым столиком и делать вид, что всё происходящее его не касается.

Между тем вскрывалось странное.

До того момента, как прибыла полиция и прекратила распространение слухов, Цунэхару узнал, что в шести номерах отеля в каминах были обнаружены трупы обнажённых девушек, изломанные и с чудовищной, нечеловеческой силой засунутые в дымоходы. Кроме того, в трёх номерах нашлись постояльцы, оглушённые и связанные по руками и ногам. Сейчас полиция повторно обходила отель на тот случай, если что-то пропустили при первичном осмотре?

И ещё одна страшная, но необъяснимая подробность: горла всех девушек были не то что перерезаны, а перерублены просто-таки чудовищными ударами; однако куда делась кровь?..

Шёл третий час изоляции; Цунэхару успокоился и проголодался. В ресторане подавали только китайскую лапшу. Он взял две порции китайской лапши и принялся за обед.

Итиро Симидзу лежал в номере с перевязанной головой и в полнейшей прострации. Его яшмовая чаша пропала! Цунэхару как мог сочувствовал горю товарища. Он не лицемерил: как неподдельно было горе Итиро, так неподдельно было сочувствие Цунэхару. Тот факт, что это именно он стал причиной горя, лежал совсем в другой этической плоскости…

Вскоре появились двое русских варваров: старый знакомец Цунэхару и с ним его товарищ, похожий на сильно постаревшего и раздавшегося в плечах Леннона. Катаоки Цунэхару помахал им рукой. Они сели за его столик, подозвали официанта. Старший русский сказал несколько приветливых слов, младший поморщился. Он всё ещё выглядел больным. Им принесли какой-то странный суп в маленьких чашках…

ИЗ РАССКАЗОВ ДЗЕДА ПИЛИПА

(продолжение)

…Ну, чудеса — они за чудесами бегут и чудесами погоняют. И не сказать, чтоб мне это нравилось. Сам себе думаю: а чего это ты, Филя, всё норовишь в какое-мать чудо вступить? Ботинок не жалко?

Однако же вот — вступаю и вступаю. Планида такая.

…Говорил мне кто-то как-то, что бацилла существует — планидомонада называется. Никакой её антибиотик не берёт и даже чистый спирт не берёт, хуже мандавошек — а занимается она тем, что заражает человека его непростой судьбой. Ну и передаётся хитрожопым путём. У кого же я её подхватил?..

Наська? — ещё до войны была у меня такая комсомолочка, её потом в министры культуры прочили вместо Фурцевой, а она взяла и подалась в молокане… Или Менгэ, бурятка, про неё вообще не рассказать, это целый «Наследник из Калькутты» получится… мадам Вонг, может, слышал? — так это она и есть, только уже после, много после.

Да ладно, какая разница? Я ведь, если по делу, то не о том. Меня всё Крис тревожил.

Ночами он орал и плакал.

В конце концов сумел я его поднять, взбодрить и повести за собой.

Заинтересовался он, конечно, ночными событиями, но вяло так, нежизненно. А мне возьми да стукни в башку, что последний раз он жрал ещё в Братиславе — там мы с ним и с Хасановной навернули по пицце. Я ему это сказал, а он и удивился даже: как же так, вроде бы даже сыт… А потом сел, задумался. Говорит: а ведь давно у меня такого не было, вот как доктор с Ираидой пропали — с тех пор. И начал мне рассказывать историю про то, как его корешок и помощник Ваня и девушка Ираида друг друга полюбили, решили пожениться — и прямо из-под загса её похитил злой колдун Эшигедей, а Ваня бросился выручать и тоже пропал, а вот он, Крис, в ворота пройти не успел, они перед ним навсегда закрылись… Рассказывает и просительно на меня смотрит, будто я могу ему что-то подсказать. Понял, что мимо, махнул рукой, объяснил: до этой истории у него такие периоды были, когда он про еду забывал совсем, а потом как рукой отрезало, зато и проницательность у него до тех времён была одна, а после — совсем другая, хилая, можно сказать. Так вот: сейчас он, кажется, всё понял, объяснить ничего не может, а просьба у него ко мне такая: если он что-то делает и говорит как бы не то, что надо — всё равно его поддерживать и подыгрывать ему, ну или хотя бы не мешать, эпическая сила, потому что именно сейчас, сегодня — многое должно решиться, все пути в одну точку сходятся…