Марш обреченных
Шрифт:
– Это верно, – смеется Станислав.
Его бородатый товарищ исчез сразу, едва я затеял разборку в ресторанном зале. Сам же он, представившись Станиславом Львовичем Барковым, пересел за мой столик.
Он лет на пять младше меня; среднего телосложения, ростом под сто восемьдесят. Внешность располагающая: открытое гладковыбритое лицо частенько озаряется лучезарной улыбкой; приятный голос звучит завораживающе, слова проговаривает четко – без знаменитого кубанского говора.
Официант притаранил заказанную выпивку с закуской, и
Мы стремительно переходим на «ты» и непринужденно говорим на самые разные темы. Отныне даже толстопузый кавказец – владелец рынка – посматривает на меня уважительно и с опаской.
– Расскажи о себе поподробнее, – осторожно просит Станислав.
– О чем?
– Где угораздило потерять палец.
– А, ты про это, – показываю искалеченную ладонь. – Давняя и долгая история.
– А куда торопиться? Кабак закрывается в три ночи – времени целая прорва, да и деньги на выпивку имеются.
– Что-то я перебрал сегодня с выпивкой, – трогаю левую сторону груди и поднимаю рюмку: – За здоровье раненых, за свободу пленных и за красивых женщин! Ладно, слушай…
– В первом бою я тоже чуть не наложил в штаны от страха – это случалось со многими. Потом к опасности привыкаешь, как привыкаешь лишать жизни других. Поначалу думаешь: неужели смогу убить человека? А потом понимаешь: либо ты, либо тебя. Третьего не дано, – заканчиваю долгий рассказ и, не дожидаясь собеседника, опрокидываю в рот очередную рюмку.
Рассказ выходит обстоятельный: от момента поступления в Рязанское десантное и до выписки из госпиталя после сильнейшей контузии с ранением, в результате которого я потерял часть ладони, а потом был уволен из Вооруженных сил. Изредка я замолкал, отворачивался и печально смотрел куда-то сквозь стены, в бесконечное пространство. Вспоминал молодость, товарищей… Ведь какими бы тяжелыми ни сложились те давние годы, а все равно они были самыми лучшими в жизни.
– Детей, значит, нет? – напоминает о себе Барков.
– Нет. Поначалу страсть как хотели, а сейчас… Может и к лучшему, что не родили.
– Понимаю. Значит, нормальную работу не нашел из-за отсутствия пальца?
Я молча беру в покалеченную ладонь блестящий столовый нож и кручу им так, как оркестровый ударник крутит барабанную палочку. Вращение получается настолько быстрым, что вместо ножа над столом сияет сплошной диск.
– Ого! – вскидывает брови знакомец.
– После госпиталя я год разрабатывал ладонь. Даже комплекс специальных упражнений придумал. Рука восстановилась и работает лучше прежней. Так что дело не в ней.
– Это тоже память о Чечне? – кивает Станислав на шрам.
– О ней.
На эстраде меняется состав – вместо современной группы выходят трое: пианист, скрипач и певица. После первого же исполнения старинного романса камерное трио срывает бурю оваций…
Барков вдруг придвигается ближе, наклоняет голову с густой шевелюрой и щурит левый глаз. Голос его делается хрипловато-резким:
– Послушай, Аркадий… ты не хотел бы принять участие в одной операции?
– В какой?
– Ничего особенного с точки зрения твоей бывшей профессии. И, поверь, ничего криминального – акция разрабатывалась в аппарате ФСБ.
– Странно… А почему «контора» не поручит ее выполнение своему спецназу? Помнится, ребята там служили неслабые.
– Я объясню и суть, и мельчайшие детали, но вначале мне нужно получить от тебя принципиальное согласие.
Я прилично пьян, однако даже это не мешает включить максимальную осторожность – слишком много набил шишек за последние годы, чтобы доверять первому встречному и очертя голову бросаться в очередную авантюру. Потому с ответом не тороплюсь.
– Тебе же нужны деньги, не так ли? На лечение жены, на приличную квартиру, которую ты, безусловно, заслужил. На нормальную жизнь, в конце концов, – гнет свою линию Станислав. – Я всего лишь предлагаю исправить несправедливое отношение сволочных и бездушных чиновников.
Я молчу и мучительно гадаю: «А не ошибся ли я? Может быть, предвещавшая большую удачу интуиция указывала не на молодцов, вскрывших банкомат, а на встречу с этим человеком? Не упустить бы по-настоящему фартовый миг! Надо бы потянуть время: взять передышку, протрезветь и обмозговать ситуацию посвежевшей башкой».
– А сумму, поверь, ты получишь астрономическую! Этой суммы с лихвой хватит на лечение позвоночника твоей жене в самой дорогостоящей европейской клинике. И еще останется на покупку квартиры с машиной…
– Да, деньги нужны. Очень нужны! Но мне необходимо подумать. Не прогулку же за грибами предлагаешь.
– Нет, не прогулку. Но ты ведь и до сего дня находил средства не в лесу, верно? Если не ошибаюсь, закон тебе приходилось нарушать частенько.
При этом он пристально посмотрел мне в глаза. Я тянусь к пачке сигарет, закуриваю… И, выдыхая табачный дым, зло цежу:
– А ты сумел бы прокормить больную жену и престарелую мать на пенсию в триста баксов? Только прокормить! Я уж не говорю о лечении.
– Не заводись – я ж не осуждаю, – лезет Барков в карман пиджака. Достав из бумажника визитку, кидает на стол: – Держи. Но ты уж извини – времени на размышление много не дам. Если в течение суток надумаешь – позвони. Я жду.
Глава третья
Краснодарский край, Новороссийск
14–15 июля
Весь последующий день я промучился похмельем – водки накануне и в самом деле было выпито многовато.