Марш обреченных
Шрифт:
Поднявшись с постели к полудню, опустошил припасенную баночку пива. Не помогло. Четверть часа постоял под холодным душем – окончательно проснулся, но голова продолжала трещать по швам. Гремя на кухне кастрюлями, мать напряженно молчала. И, дабы избежать ее косых взглядов, вызванных поздним явлением в непотребном виде, я решаю выбраться из дома.
Проглотив пару таблеток аспирина, направляюсь в клинику, где уже пару дней на очередном обследовании находится Ира. Это обследование ей назначили несколько месяцев назад, однако денег до недавнего времени попросту не было.
Добравшись до клиники, отгороженной от бойкой улицы чугунным забором и широкой
– Здравствуй, солнышко, – обнимаю в коридоре жену. – Извини, я сегодня налегке.
– Ничего страшного. У меня остались и фрукты, и молочные продукты, – опирается она на мое плечо. – Как у тебя дела? Что-то ты неважно выглядишь.
Честно признаюсь:
– Водки вчера выпил – расслабился немного.
– Ну и правильно. Чего сердце-то напрягать – и так весь на нервах. Давай сегодня здесь посидим – в холле…
Помогаю Ирине сесть в кресло, устраиваюсь рядом и украдкой вглядываюсь в бледное лицо жены.
Она точно подмечала любое изменение в моем настроении или состоянии здоровья, но сама при этом едва сдерживала стоны при малейшем неловком или резком движении. Способность ходить она не потеряла только благодаря нашим изнурительным и долгим занятиям: дважды в день (утром и вечером) я массировал ее ноги, помогал делать пассивные упражнения. Кроме того, по мере возможности доставал и изучал специальную литературу о травмах спинного мозга. И, вероятно, к сегодняшнему дню знал о стволовых клетках и о последних достижениях медицины в этой области не меньше местного невролога. Месяц назад наткнулся в одной из газет на рекламу московской клиники профессора Андрея Брюховецкого – тот творил чудеса и ставил на ноги безнадежных. Однако расценки на услуги оказались заоблачными.
– Что с обследованием?
Глядя в окно на буйно цветущую зелень, Ирина отрешенно шепчет:
– Знаешь, чем отличается тетраплегик от параплегика?
– В общих чертах.
– Параплегик парализован ниже пояса. А тетраплегик – полностью…
Легонько сжимаю ее ладонь и повторяю вопрос:
– Что говорят врачи?
– Ничего нового. Сомневаются, думают, ждут… Сегодня я случайно услышала разговор в ординаторской. Один из врачей сказал, что из четырех градаций, на которые классифицируются подобные случаи, мне уготована последняя. И что через несколько недель мой спинной мозг уже не будет функционировать, не сможет управлять ни одной конечностью. То есть, очень скоро проснувшись таким же солнечным утром, сама я не поднимусь с постели…
Осторожно обнимаю ее, целую в щеку.
– Этого никогда не будет. Я что-нибудь придумаю. Я обязательно раздобуду денег, и тебя прооперируют…
Последние фразы, сказанные Ириной, долго не выходят из моей головы. Она постоянно мерещится сидящей в инвалидной коляске: и пока я наедине разговариваю с доктором, и пока иду пешком из клиники, и когда взволнованно хожу по крохотной квартирке…
Врач передал мне ксерокопию заключения, перечень показаний для нейрохирургического вмешательства, два экземпляра типового договора с уже внесенными фамилиями и общим счетом за медицинские услуги. Сумма набежала внушительная, но, по словам доктора, без операции рассчитывать на выздоровление Ирины бессмысленно.
Поздно ночью я просыпаюсь, будто от резкого толчка. Несколько секунд бешено вращаю глазами, пытаясь сообразить, где нахожусь и который час. Придя в себя, нащупываю ступнями тапочки.
Рядом с кроватью что-то упало, покатилось. Включив небольшую лампу в изголовье, увидел бутылку с остатками водки. Пнув ее, плетусь на кухню к водопроводному крану – во рту и в горле сухо, в брюхе горит…
После демобилизации такое случалось часто: во сне я будто разговариваю с собственной совестью. Точнее, оглашаю обвинительную речь. А та, загнанная в угол прямыми и бьющими наотмашь фразами, оправдывается.
– Меня угораздило родиться и жить в удивительной стране! Ей вечно чего-то не хватает, и вечно находится раздражитель – вне границ или в собственной утробе. Она постоянно ищет врагов и с кем-то воюет! – рублю наотмашь.
А совесть еле слышно отвечает:
– Ну, ты же сам говорил: когда в руках власть – нечем взяться за ум.
– Мне не до шуток.
– Понимаю. Тем не менее ты – часть этой страны. И ты один из тех, кто считает ее великой. А великая держава не может жить со всеми в мире – это аксиома. Кроме того… ты никогда не произносил этого вслух, но всегда был уверен: автократические режимы обязаны иметь внешнего врага, чтобы крепла поддержка изнутри. И это – тоже незыблемое правило.
– Слишком много правил для простого офицера морской пехоты. И слишком заумно. Но я всегда был на ее стороне и помогал в любых начинаниях. Прошел все горячие точки, побывал в плену, заполучил две контузии, четыре пули и два осколка. И ни разу не усомнился в ее правоте! Почему же она меня ненавидит и относится как к пасынку – как к лишнему рту в семье?!
– Не будь мелочным, ведь государству некогда заниматься каждым в отдельности.
– Я ощущаю себя отработанным материалом. Мной воспользовались: отняли лучшие годы, лишили сил, выжали до капли всю кровь и выбросили на свалку – за высокий забор. И теперь я могу себе позволить только одно: взирать сквозь щелку забора на блеск и великолепие жизни, построенной за мой счет. Я надеялся, что родина излечит мою израненную душу, даст глотнуть свежего воздуха и сменит пропитанный п'oтом мундир на свеженькую гражданскую сорочку. А на самом деле мне вкололи сильное обезболивающее и обрядили в смирительную рубашку…
Странные диалоги с виртуальной совестью могли продолжаться часами. Они утихали, когда воспаленная память, выпущенная сном на свободу, внезапно подбрасывала давно позабытый сюжет; или разгорались снова и мучили до пробуждения. И так происходило почти каждую ночь.
Напившись воды и вернувшись в комнату, останавливаюсь посреди комнаты.
– Есть такое слово «НАДО»! Ключевое слово в любом подвиге. Или глупости.
Я нахожу наш единственный с Ириной сотовый телефон – старенький, с быстро садившимся аккумулятором. Кажется, на счету еще остаются какие-то деньги. Затем вынимаю из бумажника визитку, на которой строгим шрифтом выведено «Барков Станислав Львович, полковник» и трясущимися пальцами набираю номер…
Тщетно. Данные на раздумье сутки минули, и новый знакомец на звонки не отвечал.
– Сука, – бросаю аппарат на стул, – всего-то и просрочил два часа. Ну и овощ тебе в помощь!..
Ощупываю левую сторону груди, прислушиваюсь к сердцу…
Потом допиваю содержимое бутылки и, рухнув на подушку, забываюсь мертвецким сном.
А рано утром я никак не желаю просыпаться. Кажется, меня долго расталкивала мать, потом плеснула из чайника холодной водой. Лишь после этого я продираю глаза и ошарашенно лепечу: