Марш Турецкого
Шрифт:
– Саша! И она кинулась мне на грудь.
Она втащила меня в квартиру, держа обеими руками, ногой захлопнула дверь и, не отпуская, потащила в комнату, к тому же не просто в комнату в спальню. При этом губами она яростно искала мои губы.
Я впервые был в такой ситуации. Конечно, случалось, что женщины меня хотели, случалось, они набрасывались на меня, как только я вставал у них на пороге, и мне, не скрою, это нравилось. Но никто еще не тащил меня в постель так откровенно. Я был в шоке.
И я совершенно не представлял, как мне себя
Как за мгновение до смерти человек вспоминает всю свою прошлую жизнь, так в эту секунду передо мной пронеслись все женщины, с кем я когда-то имел интимные отношения: от первого почти невинного поцелуя до самого разнузданного секса с одной очень экстравагантной… Впрочем, зачем вспоминать?…
Постель была разобрана. Внезапно я понял, что Зеркаловой был нужен вовсе не секс ей была необходима защита. В одночасье она лишилась надежной опоры. В ее понимании секс со мной вовсе не был никакой изменой. Она искала защиту и видела ее во мне. Ну что ж. Я дам ей ее. Или хотя бы ее иллюзию.
Мы сели на кровать, и я крепко прижал ее к себе, гладя по волосам.
Внезапно она вскинула голову, пристально посмотрела мне в глаза, и я с ужасом понял, что произойдет в следующие минуты. И не ошибся.
Хриплым голосом она потребовала:
– Поцелуй меня.
Я наклонился к ней и нежно поцеловал в краешек губ.
– Поцелуй меня по-настоящему! настойчивее повторила она.
И, обхватив обеими руками мою голову, она изо всех сил прижалась к моим губам, словно боясь, что я вскочу и побегу куда глаза глядят. Но я никуда бы уже не побежал. Я был сломлен и готов на все.
Единственное, что меня утешало в этой ситуации, то, что изменял я Ирине не впервые. Это прощало в моих глазах неистовую в эту минуту Таню Зеркалову.
Впрочем, не только это прощало. Все прощало. Давно я не видел такой страсти. Давно я сам не был охвачен страстью. Давно мне не было так хорошо.
И так грустно… Но как бы мне ни было грустно, в следующую ночь я снова пришел сюда.
В третью ночь я не выдержал. К стыду своему, я понял, что защитником и утешителем могу быть только очень ограниченное время.
Я лежал на спине, изучая потолок, и что-то думал в этом роде, пытаясь философски постичь нестандартную ситуацию, которая сложилась в результате моего вопиющего наплевательского отношения к вопросам этики и морали. Но ничего такого, что меня оправдывало бы, придумать не мог. Всякая ахинея типа того, что, мол, я не просто удовлетворяю, но еще и защищаю бедную женщину, на которую судьба свалила немыслимое испытание, в этот раз почему-то не проходила. Я лежал и мучительно размышлял над вопросом, что я, собственно, делаю в этой широкой, уютной и все-таки не своей кровати.
И вот когда в размышлениях своих я достиг полного тупика, Таня
– Хорошо…
С меня было достаточно.
Сначала я сел на краю кровати и тупо уставился в угол спальни, словно пытаясь увидеть в нем домового, который и проговорил это чудовищное слово. Но там, естественно, никого не было.
Я встал и начал спокойно одеваться.
– Ты куда? в голосе Тани явственно звучало недоумение.
– Домой, ответил я.
– Как домой?
Мне не хотелось ее обижать, но и оставаться здесь я не собирался больше ни минуты.
Я молчал, натягивая на себя рубаху, и тут она привела, как ей казалось, серьезный аргумент:
– Ты же не можешь сейчас меня оставить.
Я обернулся, даже перестав застегивать пуговицы, и посмотрел в ее широко раскрытые глаза.
– Почему? спросил я.
– Как почему? удивленно переспросила она, но тем не менее замолчала, потому что сказать ей было нечего. Потому что она не могла сказать, что ей плохо и что она нуждается в моей защите. Она только что вслух произнесла, что ей хорошо.
Больше всего я боялся, что она начнет плакать. Но она не стала. Она только цинично произнесла:
– Кошмар. Отца убили, а тут еще и любовник бросает… Утопиться, что ль?
Слова, конечно, ужасные по своей сути, но ей, видимо, они были необходимы. Поэтому я молчал, ничего не отвечал, но продолжал одеваться.
– Ты больше не придешь? спросила она, проводив меня до двери.
– Нет, ответил я, стараясь не встречаться с ней глазами.
Она шумно вздохнула и сказала:
– Ты только не переживай, ладно?
Прежде чем выйти, я долго смотрел на нее.
– Прости, попросил я.
– Спокойной ночи, пожелала она мне.
– Спокойной ночи, Таня.
Дверь за мной закрылась. Я мог голову дать на отсечение, что, пока я спускался по лестнице, она стояла за дверью, прижавшись к ней спиной, прислушивалась к моим шагам, плакала и не замечала своих слез.
Разумеется, я не пошел домой. Поймав такси, я приехал в контору. Поздоровался с дежурным милиционером, которого не удивил мой приход в столь позднее, или слишком раннее, время, поднялся в свой кабинет, лег, не раздеваясь, на диван и впервые за несколько дней заснул спокойно, крепко, без сновидений.
Рано утром меня разбудила Лиля Федотова.
С трудом вспоминая, где нахожусь, я осоловелыми глазами уставился на свою помощницу.
– Лиля? Я медленно приходил в себя. А где Ирина?
Ее глаза расширились до такой степени, что уже в следующую секунду я вспомнил, где ночевал.
– Александр Борисович! Она с интересом смотрела на меня. Вы что девочек по ночам в кабинет приводите?
Я не стал напоминать ей, что Ирина моя жена. Облажался так облажался.
– Ну? спросил я у нее, вместо того чтобы объяснить, что думал, будто нахожусь у себя дома. Что нового? Что у нас плохого, как говорилось в старом мультфильме?