Марш Турецкого
Шрифт:
Грязнов остался удовлетворен:
– За тобой новый пиджак.
Как позже узнал Турецкий, пуля Кроткова испортила пиджак в двух местах, кроме рукава разорвав во внутреннем кармане Славы санкцию на арест… Кроткова Василия Петровича 1957 года рождения.
Турецкий постарался гармонично влиться в толпу радостно-оживленных зрителей, пришедших на открытие немецко-российской выставки "Конверсия-99". Зрелище, надо сказать, было не слишком редким для крупного, бурлящего Мюнхена, и потому толпа могла называться толпою только с большой натяжкой. Немцы пришли поглазеть на довольно рядовое зрелище исключительно из-за нетипичного присутствия местных промышленных воротил и заморских, а именно российских представителей государственной власти. Русских, правда, в последние годы здесь
Чувствуя себя белой вороной, ибо ему, в отличие от остальных, были до лампочки и присутствующие светила, и победы конверсии, о которых с подъемом начал вещать у микрофона Фроловский, Турецкий неуверенно терся в задних рядах с совершенно определенной целью, не имеющей ничего общего с проблемами конверсии. Ему нужно было привлечь внимание Веры Качаловой, которая стояла за плечом мужа и героически пыталась скрыть одолевавшую ее скуку, и при этом не попасться на глаза самому Фроловскому.
С чего вдруг у него появилось непреодолимое желание увидеть супругу премьера (а если честно, не только увидеть), Турецкий и сам не смог бы объяснить. Но это свербящее желание заставило его провернуть множество дел в поражающе короткий срок. Он раздобыл буклет выставки, из которого путем тщательных арифметических расчетов выяснил, что при некоторой ловкости он может умыкнуть Веру с данного ответственного мероприятия без вреда для стабильности международных отношений. Он успокаивал совесть тем, что укрепление межличностных отношений граждан не менее важно, чем поддержание отношений на межгосударственном уровне. Обзвонив несколько мест, пригодных для намеченного времяпрепровождения, он наконец определился с территорией, вытребовал от нее ключ и гарантию уединенности на целый час. При этом Александр Борисович не обманывался насчет действенности данной ему гарантии, ибо выбитое им помещение было ни больше ни меньше чем конспиративная резервная база центра управления "Пятого уровня" в Мюнхене и могло понадобиться любой непосвященной собаке в любой неподходящий момент.
Однако выбирать не приходилось. Не тащить же, в самом деле, Качалову в ее гостиницу, а до Гармиша, где, конечно, не было бы никаких проблем с квартирой, ехать только в один конец не меньше ста десяти минут. Турецкий же собирался провести скупые три четверти часа несколько более приятно, чем разъезжая в машине по немецким благоустроенным весям, пусть даже и с вожделенной женщиной.
Собственно, сейчас осуществлению планов мешало только одно сама Вера. Она страдала на подиуме, время от времени вынужденно улыбаясь какому-то толстому банкиру, жующему ее глазами, переводила взгляд в поисках более приятных взору предметов, но не находила их, томилась, покачивалась на каблучках, поправляла прическу, мучительно сдерживая зевоту, в общем, всячески поддерживала статус-кво. Однако Вера не делала того, на что рассчитывал Турецкий, она не смотрела на толпу. А по протоколу буквально через две минуты Фроловский закончит свою прочувствованную речь и пойдет разрезать церемониальную ленточку. Именно в этот момент сопровождающие Фроловского лица перестроятся и слегка оттеснят Веру назад, дав ей возможность незаметно ускользнуть. И именно с этого момента начинается их время.
"Так и поверишь во всякую ментальную лабуду, и воззовешь к астральным и прочим нечистым силам", нервно подумал Турецкий. Он растерянно оглянулся. Лоснящиеся, блаженно улыбающиеся физиономии присутствующих не давали никакой надежды на помощь извне. Турецкий глубоко вздохнул, вперил напряженный взгляд в страдающую Веру, затем собрал в мысленный кулак всю свою волю и с размаху стукнул этим "кулаком" по голове Качаловой.
Вера вздрогнула. Подняла взгляд и недоумевающе посмотрела вперед, в толпу, прямо в глаза Турецкому. Он отчаянно замахал руками, показывая: туда,
К Фроловскому подошла сдобно улыбающаяся белокурая немочка и подала ему ослепительно сверкающие ножницы необъятных размеров. Фроловский с ослепительной же улыбкой принял их и повернулся в сторону ленточки. Свита перестроилась. Вера отступила на два шага. Фроловский двинулся вперед. Вера осторожно двинулась в сторону и назад. Фроловский остановился и поднял ножницы. Вера оказалась за спинами представителей промышленников. Фроловский с лязгом перерезал ленту. Толпа грохнула приветственными возгласами, защелкали фотовспышки. Вера выскочила в проход прямо в объятия Турецкого.
Ей больше не нужно было себя сдерживать, и она разразилась звонким хохотом, а Турецкий вдруг почувствовал себя неимоверно счастливым. Его почти оглушили совершенно мальчишеская легкость, ощущение собственной силы, молодости и праздника. Боясь расплескать это удивительное чувство, он потащил ее к выходу.
Первый и единственный вопрос Вера задала уже в "фольксвагене" Турецкого:
– Куда мы?
– В нумера.
Жена премьер-министра, сбежавшая с чужим мужиком с официального мероприятия, лишь задорно блеснула глазами. "Умница, с неожиданной нежностью подумал Турецкий, потом задумался и добавил: Моя… может быть"…
Квартирка, куда Турецкий привел Веру, весьма скромная по размерам и сплошь напичканная хитрыми электронными прибамбасами туманного назначения, да еще с решетками на окнах, как ни странно, производила впечатление скорее таинственное, чем мрачное. На одной из стен, занимая ее практически целиком, очень мило и дружественно попыхивал большой матовый экран. По периметру, под потолком, змеилась зеленая лента с двадцатью четырьмя циферблатами всех существующих часовых поясов. Еще один большой круглый циферблат, висящий отдельно, показывал местное время. И было этого местного времени 12 часов 27 минут. До часа Икс 13:05 оставалось 38 минут.
Турецкий закрыл дверь, положил ключ на ближайший ящик, напоминающий радиатор с ушами, и подошел вплотную к Вере. Она мгновенно посерьезнела и выпрямилась…
Ясное дело, кровати в комнате не было. А одежды уже как-то незаметно испарились сами собой. Турецкий обернулся в поисках какого-либо заменителя спального места, однако осмотр, даже с пристрастием, удовлетворительных результатов не дал. Компьютеры для этого дела не подходили, плоттер выглядел ненадежным, а матовый экран вызывал сомнения в его удобстве, ибо гравитацию еще не отменили. Радиатор с ушами отпал в полуфинале. Наиболее привычными для человеческого тела (а точнее, тел) в данной ситуации оказались крутящиеся стулья перед компьютерами с регулируемой высотой и углом наклона спинки. Правда, один их существенный недостаток, который проявился почти сразу, сильно мешал процессу они были на колесиках и сволочи буржуйские! замечательно и очень быстро ездили.
Еще быстрее бежали минуты. Их оставалось уже 32. А с учетом обратного пути всего 27.
Турецкий, пыхтя, попытался реализовать выдвинутое Верой предложение: отломать к чертям собачьим проклятые капиталистические излишества. Потеряв еще две минуты драгоценного времени. Турецкий в сердцах выругался, постаравшись все же сделать это по возможности культурно.
– Ну что ты так нервничаешь? с укоризной произнесла Качалова.
– Занервничаешь тут, проворчал Турецкий. Это тебе не фонтан. Тут протокол блюсти надо, разъедрить его налево!
Вера задумчиво кивнула и усмехнулась:
– Фонтан… Тогда было все не так.
– А как? насторожился Турецкий.
– Ну, как… хорошо, уклончиво ответила Вера, отводя взгляд. Ой, смотри, уже 14:35!
– Что? Где?
– В Москве, конечно. Вера ткнула в один из циферблатов.
– Тьфу, напугала. Мы ж не в Москве. Времени у нас, как бы это покультурнее выразиться… мало совсем. А именно 23 минуты до выхода.
– Да? Ну, так что ж мы тогда… простаиваем?
– Полностью согласен, быстро произнес Турецкий, плотоядно ощерившись.