Марш жизни. Как спасали долгиновских евреев
Шрифт:
Несколько раз немцы приезжали в местечко, напивались, наедались, забирали ценные вещи, убивали 5–10 евреев и уезжали. Мы все время ждали, что вот со дня на день они придут нас убивать. Юлий Курьянович несколько раз забирал нас к себе, и мы там прятались. Но это было опасно, так как он являлся деревенским старостой, а полицаи и немцы часто ездили к нему пить, гулять, и могли нас найти. Поэтому Юлий связался в деревне, которая была в 15 километрах от Долгинова, где моя мама родилась, с семьей Гараниных, чтобы мы к ним бежали, когда нужно будет нам спасаться.
У нас была красивая и хорошая корова, и, когда немцы приходили, сразу начинали забирать нашу
Уничтожение евреев Долгинова в марте 1942 года
Пришел этот несчастный день, за два дня перед Пасхой, в конце марта 1942 года. Мама утром только подоила корову и услышала шум, крик, пулеметы, выстрелы. Она сразу бросила доить, забежала в дом со словами: “Дети, бегите, конец!”
Мы, конечно, были готовы, одеты, но все как-то в разные стороны побежали. Я держался за мамину руку, отец куда-то в другую сторону побежал, младший и старший братья – в другую. Моя бабушка и моя сестра еще раньше прятались в деревне Слобода, где бабушка родилась.
Моя сестра очень красивая, но она не была похожа на еврейку, и одна белорусская семья из другой деревни ее взяла как свою родственницу.
Мы долго далеко не могли убежать, потому что кругом стреляли, люди, как мухи, падали рядом с нами. Но наш дом был последний на этой улице, за ним был сенокос, который сейчас был покрыт снегом, а под ним уже была вода. Близко была маленькая речка, покрытая еще льдом, и мы успели перебежать ее, а дальше был какой-то лесок, кусты большие и сад польского капитана или генерала, я не помню точно. Там находился его дом и рядом с домом, метрах в 100 – пуня, сарай такой, где держали сено, солому.
Мы не успели далеко убежать, потому что эти маленькие кусты плохо нас закрывали, а немцы уже были вокруг. Мы сразу легли, упали, чтобы никто нас не видел, это были я, моя мама и двоюродные братья, дети маминой сестры. Мы там упали и лежим, ожидая темноты. Мы знали, что, когда станет темно, мама нас отведет в деревню Слободу к семье Гараниных.
Потом мы услышали крики и видим: по дороге немцы и полицаи гонят толпу детей, женщин – молодых и старых. Старых стали загонять в реку, других стали раздевать. Потом я узнал: раздевали, чтобы забрать одежду – думали, что в ней евреи спрятали золото или драгоценности. Там было много еврейских молодых девушек, и их заставляли даже танцевать вокруг, а потом всех загнали в пуню и сожгли.
Прошло немного времени, мы слышим, как-то тихо стало, а потом увидели дым и почувствовали запах мяса и костей. Тогда мы уже все поняли, но боялись поднять голову. Мы лежали на снегу и дышали этим дымом и запахом. Мы лежали как полумертвые, я не знал, где мой отец, где мой младший брат, где мой старший брат, где все остальные, я был только с моей мамой и некоторыми родственниками.
Как нас спасали белорусские крестьяне
Когда стемнело, мама нас подняла, и мы через лес пошли в Слободу. Я думаю, что километров 10 мы шли. Анна Гаранина подготовила для нас место в бане. Холодно было, потому что мы совсем промокли, валявшись на снегу, под которым была вода.
Мы просидели у Гараниных ночь, и там нас покормили. Помню, мы ели хлеб, смачивая его в подсолнечном масле. На следующий день мы узнали, что много евреев убили, но гетто еще оставалось, и мы пошли назад в деревню искать отца и брата. Знали, что наша бабушка и сестра были тоже в деревне. Там мы узнали, что отец и младший брат успели перебраться на другую сторону речки около нашего Долгиновского кладбища, нашли старую крестьянскую баню и там спрятались. Они не знали, что мы спаслись, и пошли в Слободу к Гараниным. А там им сказали, что мы выжили и вернулись в гетто. Они пришли в Долгиново, и там мы все встретились.
Через некоторое время Юлий Курьянович, который нам все время помогал, приехал снова и говорит: “Лейба, вам надо уйти, потому что скоро они придут”. Это было перед праздником Лаг ба Омер [48] , и тогда мы все снова пошли в сарай и в баню Анны и Петра Гараниных в Слободе. Мы там прятались, но еще было холодно, хотя это был март. Детей ночью Анна часто брала в дом на печь, чтобы мы согревались, а взрослые оставались в холодной бане. Половина деревни знала, что мы прячемся у Гараниных, но в этой деревне родилась моя мама и жила долго вся ее большая семья, хорошо знали и моего отца. С ним все дружили. Никто не выдавал нас. А нас было 10 человек – семеро взрослых и трое детей.
48
Весенний детский и молодежный праздник, в который в память о восстании Бар-Кохбы разводятся костры и на открытом воздухе проводятся игры с луком и стрелами.
И так продолжалось до июля. Всех нас кормили Гаранины и Курьянович, который по-прежнему привозил для нас еду.
А однажды летом уже Анна Гаранина расплакалась. Мы в это время в сарае жили, потому что лошади, коровы были уже на улице, и мы перешли в сарай. Кроме того, безопаснее было носить туда еду для большого количества людей – не так заметно для других. Получалось, что носили еду для животных. Анна брала ведро с картошкой или затиркой и носила еду, как носила свиньям или корове.
Так она подходит к моему отцу, плачет и говорит, я никогда эти слова не забуду: “Лейбочка, я не боюсь за свою жизнь и Пети (это муж ее). Но у меня только один сын Федя, я бы хотела, если есть возможность, чтобы он остался в живых. Поймают нас всех, а я не хочу, чтобы он погиб. Если вы не хотите (это ее слова), я настаивать не буду, вместе пойдем, или как-то сделаю, пусть он убежит и не живет здесь”.
Конечно, мы все поняли, посмотрели друг на друга: что делать.
Ночью Петя Гаранин повел нас по лесам, по болотам, вывел нас в какое-то место, я не помню где, оставил нам несколько булок хлеба, сыр, мясо, масло – все, что было у них, и мы остались в лесу. Мы рассчитывали, что встретим партизан в лесу, но никого не было.
Отец с другими взрослыми, и мы тоже, конечно, помогали, сделали небольшую землянку, где мы и сидели. Отец знал все дорожки в лесу, ходил в деревни, и ему там давали для нас продукты, потому что нашу семью, его и маму, крестьяне особенно любили. Вот такие это люди были, белорусские крестьяне.