Марш
Шрифт:
Шерман радовался наравне со всеми. Неделей раньше, проходя через городок Лорел-Хилл, он послал переодетого в гражданское курьера вниз по реке Кейп-Фир в Вилмингтон, чтобы уведомить находящегося там генерала-северянина о том, что он скоро будет в Файеттвиле. Услышав теперь гудок парохода, Шерман понял, что курьер дошел. Еще этот гудок сказал ему, что путь по реке свободен и можно для снабжения использовать транспортные суда военно-морского флота.
Высыпавшие на пристань солдаты окружили буксир и без всякого снисхождения осыпали моряков насмешками: откуда, мол, такие черти чумазые выискались!
Пока капитан буксира ждал в приемной генеральской резиденции при арсенале, Шерман, расхаживая взад-вперед, диктовал письма, а его адъютант, осатанев от усердия и спешки, за ним записывал. Ум Шермана работал так неустанно, что Тику пришлось назначить секретарями еще двоих младших офицеров. Командующий писал Гранту, что собирается соединиться с Армией Огайо генерала Скофилда в Голдсборо, и тогда их совместные силы достигнут девяноста тысяч штыков. Он предвидел большое сражение с войсками мятежников, перегруппировавшимися
Стентону в Вашингтон он отправил хвастливое донесение о победах, одержанных его армией после Саванны: столько-то миль железных дорог разрушено, такие-то взяты города, столько-то захвачено вооружений. Пускай Ли мертвой хваткой вцепился в свой Ричмонд, — писал он. — Мы сожжем и разрушим все вокруг, и что тогда проку ему с этого Ричмонда?
Так. Всем, всем, всем! Генералу Халлеку в Вашингтон письмо отправили… генералу Терри (это который в Вилмингтоне засел)… ну, кто еще у нас с кампанией на юго-востоке хотя бы косвенно связан? Казалось, Шерман хотел весь мир оповестить о том, что он снова в силе. Возможно, долгая хиджра, [20] начавшаяся у меня после Шайло, закончится еще до прихода лета, — писал он жене. — Твои объятия, дорогая Элен, — вот моя Медина. Шагал взад-вперед, чесал в затылке, потирал руки, перья секретарей быстро-быстро летали по бумаге. Полковник Тик охватившую Шермана страсть к писанию писем истолковывал однозначно: генерал почуял победу.
20
Хиджра — букв. переселение (араб.) — бегство в 622 г. пророка Мухаммеда из Мекки в Медину от замысливших его убить неверных.
Мелочей для него не существовало, все надо было обдумать. Покончив с письмами, Шерман отозвал Тика в сторонку. Судно отплывает назад в Вилмингтон нынче вечером в шесть, — сказал он. — А эта сдобненькая беженка, которую Килпатрик вывез из Колумбии — как, бишь, ее звать-то? Мари Бузер, — подсказал Тик. Да, Мари Бузер, — повторил Шерман. — Я хочу, чтобы ее отправили на этом судне. И мамашу ее с ней вместе. Да смотрите, чтобы Килпатрик вплавь догонять их не бросился.
С девицей Бузер генерал Килпатрик не виделся с того самого дня, когда на Соломонову Рощу налетела кавалерия повстанцев и он возглавил успешную контратаку, сидя на коне без седла и в одном белье. Впоследствии один из его подчиненных рассказал ему, что люди видели, как она куда-то скакала, одетая лишь в боевой флаг Килпатрика. Для генерала потеря личного боевого флага — величайшее унижение, но потеря Мари со знаменем вместе нанесла Килпатрику удар, от которого он и вовсе не чаял оправиться. Куда она сбежала, а главное — с кем? Потому что вряд ли она покинула поле битвы одна. Красоткины сундуки и тюки с багажом исчезли тоже. Оказавшись в Файеттвиле, он повсюду ее искал. В него словно бес вселился. Вознамерился, если найдет, увезти куда-нибудь в Южные моря и поселиться там с нею на острове. А пропитание добывать ловлей рыбы. Ну да, а что? Там ведь можно и вовсе каких-нибудь кокосов с дерева натрясти. Глядишь, пообедали. Или, если ей уж так хочется быть женой знаменитого генерала, он придет с войны со славою и станет баллотироваться в президенты. А нужны деньги — пожалуйста: на этой кампании он довольно-таки неплохо погрел руки. Еще в Южной Каролине его люди перехватили караван, тайно пробиравшийся через лес, — два фургона, набитых ценностями из подвалов коммерческого банка. Сейфы, полные серебряных слитков, золотых монет, наличных денег, облигаций. Конечно, большую часть добычи он сдал интенданту Шермана. Но храбрецы, все это захватившие, заслужили награду. А он что — не заслужил разве? Закон о дележе трофеев действует не только на море.
В штабе Килпатрика забеспокоились. Что с ним? Бродит по лагерю в растрепанных чувствах, опустив голову и сцепив руки за спиной, при этом грубые черты его лица, приличествующие воину, рубаке, обмякли — прямо какая-то маска умирающего фавна. Он послал в город несколько человек, чтобы все вдоль и поперек обыскали и попробовали выяснить, куда Мари подевалась. Последовал доклад: их с матерью видели у реки.
Был ранний вечер, негреющее солнце повисло над горизонтом, Файеттвиль залило бледным предвечерним светом. Килпатрик галопом примчался в город, распугивая попадающихся на пути пешеходов, и ринулся на пристань; копыта его коня дробно грохнули по деревянному настилу. Здесь все еще был пришвартован буксир из Вилмингтона. Судно провожала толпа. Трап только что втащили на борт, и моряки на носу и корме готовились выбирать причальные концы. Так вот где она! Стоит у поручней — ах ты шлюшка мелкая: уже об руку с каким-то молодым красавцем офицером; но как хороша! Смотрят на него. Килпатрик так привстал на стременах, будто возьмет сейчас да и прыгнет прямо с коня на палубу. Конь заплясал, закружился, и разговор тоже пошел как бы кругами, точно стрелки по циферблату. Что она несет? Что мне вкручивает? Этот майор (кто такой? — Килпатрик что-то не узнает его) едет в Вашингтон, везет почту; он любезно согласился проводить Мари и ее матушку до Вилмингтона и посадить там на корабль. Да черт бы побрал этого коня, допек уже, успокоится он или нет! Мари, — воззвал он, — послушай. Я… — но в этот момент пароход выдал два свистка, таких пронзительных, что у всех присутствующих заложило уши. Конь попятился. Мари засмеялась, и галантный офицер прикрыл ее нежные ушки ладонями в белых перчатках. Мама с дочкой были не единственными пассажирами, на борту находились еще несколько штатских южан. Они махали собравшимся на пристани, и люди
Назавтра пришли канонерки и транспорты, привезли для армии кофе и сахар. Они должны были забрать в Вилмингтон следующую порцию белых беженцев, присоединившихся к маршу. Шерман затеял очередной сброс балласта. Хотел, чтобы ничто не обременяло его на следующем этапе кампании. Количество освобожденных рабов, приставших к армии после Саванны, превысило уже двадцать пять тысяч. Ненужные нахлебники. Организовать из них отдельную колонну, дать нескольких офицеров сопровождения, пару телег с продовольствием — ну, чем-то ведь придется ради этого пожертвовать, — и пусть катятся куда-нибудь к побережью. Пусть продолжают свой исход, — пробормотал Шерман, — но только не в одном со мной направлении.
Больных и раненых за время марша тоже поднакопилось изрядно; им выписали предписания и отправили с пришедшим по реке транспортом. По улицам Файеттвиля протянулась медленная печальная процессия санитарных карет с военным оркестром впереди — музыка играла якобы в честь героев, принесших себя в жертву на алтарь войны, а на самом деле должна была просто заглушать крики и стоны. Тем не менее на улицах ошеломленно останавливались, смотрели и думали о том, какова истинная цена войны.
На пристани полковые хирурги, их ассистенты и военные санитары руководили переноской пациентов на носилках по трапу на борт и распределением их по койкам лазарета. Перл сопровождала пациентов, шла рядом с носилками, разговором отвлекала от боли, прикладывала к воспаленным лбам холодные компрессы, брала за руки, улыбалась и заверяла, что они едут туда, где в северных госпиталях все их болячки как рукой снимет; ну а потом — домой. Работая с нею рядом, Стивен Уолш поражался ее самообладанию. В таком юном возрасте — и такая сила духа; он и сам всякое повидал, бывал в сражениях, но на хирургические операции смотреть не мог, отворачивался, а слыша звуки, которые заставляет издавать боль, и вовсе с ума сходил, да и в самом деле ведь ужас, скольким болезням подвержено большое скопление людей, к тому же от болезней вид у них жалкий и жутковатый, на все это разнообразие мучений невозможно смотреть: у кого кожа слезает, кто мечется в бреду, воспаления, дурные запахи… Все это вместе — неприкрытая, безбожная насмешка над человеческим достоинством как таковым. Но Перл, похоже, обладала способностью видеть за недугом человека, каким он был и каким он, если повезет, станет снова.
Какая-то ты прямо железная, мисс Перл Джеймсон, — сказал как-то раз Стивен, когда они убирали отходы в одной из полевых операционных полковника Сарториуса. — Как ты только можешь здесь работать, когда такие вещи видеть приходится!
Ты большой городской мальчик с Севера, Стивен Уолш. Иначе бы знал: что я на этой войне ни увижу, оно будет ничуть не хуже того, чего приходится насмотреться в рабстве любому ребенку с момента появления на свет.
А Стивен, чтобы быть поближе к ней, как только его ожоги зажили, подал прошение о переводе в медицинский департамент. Поскольку Сбреде Сарториусу постоянно требовался персонал, он подписал необходимые бумаги. Хотя обязанности санитара обычно не прельщали добровольцев и перевод в медицинский департамент подчас расценивался как наказание, Сарториус ни о чем Стивена не спрашивал, в его побуждения не вникал, да и едва ли он вообще когда-либо снисходил до размышлений на подобные темы. Ему было о чем подумать. Едва лишь армия вышла из Колумбии, он посадил Стивена в фургон рядом с собой и стал рисовать эскиз — что-то вроде каркаса для довольно большого вертикального ящика с сиденьем, привязными ремнями и съемным поручнем. Это сооружение следовало установить и приколотить к полу фургона. Для чего устройство предназначено, Стивену объяснять было не нужно. Еще когда он бродил по госпиталю в тот первый вечер в Колумбии, он видел солдата с гвоздем в черепе. Солдат, сидевший на столе, улыбнулся ему и, подняв руку, пошевелил пальцами. Тем же вечером по указанию полковника Сарториуса мужчину уложили на спину в койку и привязали ремнями, чтобы он не мог во сне перевернуться. Удивило Стивена то, как Сарториус, не спрашивая, посчитал само собой разумеющимся, что он умеет плотничать. Он действительно умел, он и на станках работать был обучен. Да и вообще любил мастерить.
В городке Чироу, что у самой границы с Северной Каролиной, при местном арсенале имелся склад пиломатериалов и деревообделочный цех. Сообразуясь с эскизом, Стивен принялся за дело. Город за стенами арсенала подвергался обычному поруганию. Было слышно, как там идет грабеж. Позже войска выстроили для парада — это оказался как раз день второй инаугурации президента Линкольна. Орудия для салюта поставили в ряд, и земля вздрогнула от залпа из двадцати трех пушек. Стивен отмерял, пилил и строгал. Старался так, будто делает мебель красного дерева. Сборка ящика, в который будет посажен тот пациент, доставляла ему истинное удовольствие. Остов изделия он обшил досками, но только до уровня пояса. Использовал древесину твердых пород, тщательно подбирая заготовки. Углы скрепил болтами. Привязные ремни сделал из конской упряжи, а на поручень, чтобы сидящему в ящике человеку было за что хвататься, когда фургон станет прыгать и раскачиваться на ухабах или при езде по загаченным участкам дороги, пустил отрезок железного прута.