Маршал Рокоссовский
Шрифт:
Потом Константин Константинович признался, что оказанное ему доверие командовать Парадом Победы он воспринял как самую высокую награду за всю долгую службу в Вооруженных Силах.
В тот знаменательный день он был свидетелем события, о котором не любил вспоминать, но память его хранила. Тогда они, командующие фронтами, прибыли утром в помещение одного из кремлевских строений, чтобы получить последние указания. В зале был накрыт длинный стол, уставленный закусками и бутылками.
Неожиданно появился Сталин со свитой.
— Товарищи маршалы! —
Вслед за Сталиным вошли члены Политбюро, тут же Булганин, Мехлис.
Сталин стоял перед торжественными военачальниками в своей обычной тужурке, без орденов, но с погонами маршала. Находившиеся в зале устремили на него преданные и даже подобострастные взгляды. Во многих из них угадывался скрытый страх: они знали силу власти этого неприметного с виду человека, перед которым трепетала страна.
Подойдя к столу, Сталин предложил приблизиться и остальным.
— Синоптики предрекали ненастье, ливень, — он потянулся к бутылке с любимым вином, но чьи-то руки упредили, наполнили хрустальный бокал. — Но я уверен, никакой ливень не помешает народу праздновать. А вы что ж…
Стоявшие у стола наполнили рюмки.
— За успех народа! — негромко провозгласил он.
— За успех!.. За праздник!.. За парад!.. — послышались сдержанные голоса.
— Парад пройдет достойно, — заверил маршал Жуков.
В прошлую ночь он провел на Красной площади последнюю, генеральную репетицию, и остался доволен: и видом воинских «коробок», и тем, как участники промаршировали, и как натренированные рослые солдаты бросали знамена врага.
Выйдя из-за стола с бокалом в руке, Сталин прошелся по залу.
— Есть мнение присвоить товарищу Сталину звание генералиссимуса, — негромко, как бы говоря сам с собой, произнес он.
В зале насторожились. Сталин молчал, казалось, ждал, что скажут остальные. Но высказаться никто не решался.
— Конечно, звание генералиссимуса высокое, почетное… Но нужно ли оно Сталину? — он бросил короткий взгляд на застывших военачальников, членов Политбюро.
— Товарищ Сталин, разрешите? — послышалась скороговорка Еременко. Он еще не удостоился маршальского звания. Поймав кивок Сталина, продолжил: — Командующие фронтами имеют равное с вами звание, это несправедливо. Вы — Верховный Главнокомандующий. Звание не только не будет соответствовать, но оно закономерно.
— А как это примет народ? — Сталин снова бросил взгляд на присутствующих.
— Народ поймет правильно, — с характерным акцентом произнес генерал Баграмян. — Генералиссимус — это правильно.
— А ты почему молчишь? Или не согласен? — послышался за спиной Жукова голос Мехлиса.
— Обдумываю. В нашей армии нет такого звания.
— Нет такого звания? Так установим, — сказал Сталин. — Это не проблема.
У Мехлиса оказались бумага и ручка. Он тут же написал текст ходатайства о присвоении высшего воинского звания Сталину. Военачальники подписали его.
Через два дня центральные газеты на первых полосах опубликовали два указа. В одном
В июле 1945 года маршал Рокоссовский вступил в должность главнокомандующего Северной группы войск, созданной из частей бывшего 2-го Белорусского фронта и размещенной на территории Польши. Штаб группы находился в Легнице.
Предстояло решение многих сложных задач перехода к жизни и учебе войск в мирных условиях. Это и демобилизация личного состава, и изменение организационной структуры соединений и частей, восстановление дорожной сети, разминирование огромных земельных площадей, репатриация бывших советских военнопленных и, конечно же, интенсивная боевая подготовка с учетом опыта войны и внедрения всего нового в тактику и оперативное руководство.
Для решения этих задач руководство группы и командование на местах осуществляли взаимодействие с правительством Польши и местными органами власти. Маршал был частым гостем польского правительства, установил он тесную связь и с частями Войска Польского, с польской общественностью.
В феврале 1949 года Константин Константинович выступил с докладом на торжественном заседании в Варшаве. Он был встречен бурными рукоплесканиями. К докладу он долго и тщательно готовился и произнес его по-польски. Он сказал: «Наперекор врагам, на радость народу Варшава поднимается из развалин, становится цветущей и прекрасной столицей народной Польши. Это доказательство того, что пролитая польскими воинами и лучшими сынами польского народа кровь не была напрасной, она принесла свои плоды».
Маршал живо интересовался ходом восстановления столицы — города его детства и юности.
В октябре 1949 года Константин Константинович получил отпуск. Посетив санаторий Лёндек-Здруй, где лечилась его сестра Елена, он выехал в Москву, надеясь провести там отпуск. Однако через несколько дней его неожиданно пригласили на «ближнюю» дачу Сталина в Кунцево.
В назначенное время он был на месте. Ему предложили подождать. Он сел на скамью, раздумывая о причине вызова. Появился хозяин.
— У меня к вам, Константин Константинович, большая личная просьба, — начал он. — Вчера звонил президент Болеслав Берут, очень просил направить вас для прохождения службы в Войске Польском на посту министра национальной обороны.
«Советский маршал — и командовать войсками другого государства?!» — пронеслось в сознании. Он хотел возразить, но сдержался и промолчал.
— Я понимаю ваше недоумение, — продолжал Сталин. — Но этого требует обстановка. Иначе можно потерять Польшу. Наладите дело и вернетесь назад. Ведь вы же поляк.
Его действительно все считали поляком. Но прожив жизнь в России, он с трудом говорил по-польски. В Польше же его считали русским. В этом была его личная боль, которую он таил в душе.