Маршал Советского Союза. Трилогия
Шрифт:
– Вот как? – покачал головой француз. – А в чем принципиальное отличие старой и новой позиции?
– Понимаете, – медленно произнес Тухачевский, – троцкистское направление в коммунизме самым замечательным образом подходит к начальной стадии глобальных преобразований общества – к революционному восстанию трудящихся масс и борьбе их против угнетателей. Но потом, после победы, наступает мир. Новому обществу нужно жить дальше. Выстраивать промышленность, сельское хозяйство, научную деятельность, медицину, культуру… выстраивать обыденную жизнь, лишенную ежедневных боев на баррикадах. Но троцкизм не способен на это. Этот вектор коммунизма способен только разрушать, уничтожать и сжигать в огне пролетарского гнева все то, что формирует бытие человека. И если от него вовремя не отойти, то он самым натуральным образом выжжет то общество, что его приняло, до основания. Помните,
– То есть вы считаете, что троцкизм – утопия?
– Да. Безусловно. Вечная революция невозможна. Она есть переходный этап от одного общества к другому. И после того, как революция закончилась, наступает период созидания – строительство того самого нового общества. Для чего требуется консолидировать усилия всех – от крестьянина-бедняка до деклассированного аристократа, принявшего дух и идеи коммунизма. Ведь в том и заключается преимущество советского общества, что в нем силами революции постарались ликвидировать сословные ограничения и дать возможность каждому человеку реализовать себя. Посмотрите на руководство Советского Союза – оно почти полностью состоит из умных и талантливых людей простого происхождения. В Российской империи они не имели никаких шансов. Как и большинство наших инженеров, конструкторов, ученых, врачей… Огромный, просто титанический творческий потенциал народа находился в анабиозе из-за сословных ограничений, да и не только их.
– Но разве это только заслуга Советского Союза? В той же Французской Республике тоже нет сословных ограничений.
– Но нет и ориентированности на раскрытие творческого потенциала широких масс. Например, того же бесплатного образования. Если человек беден, то каким бы гениальным он ни был, шансов на успешное получение хорошего образования у него немного. – Антуан задумался. Потер лоб, после чего продолжил:
– Каким вы видите облик коммуниста-сталиниста?
– Я не идеолог и вряд ли смогу ответить на этот вопрос.
– Но вы же себя причисляете к ним.
– Предполагаю, – поправил его Тухачевский. – Но это еще не значит, что я им являюсь на самом деле. Грамотные идеологи, безусловно, смогут точнее меня разобраться с терминологией и определениями. Я лишь предполагаю, а мои предположения носят характер домыслов дилетанта.
– Но вы не могли бы поделиться ими? Хотя бы в общих чертах. – И Антуан вопросительно посмотрел на Михаила Николаевича, а тот задумался. Весь этот разговор носил очень опасный характер. И каждое слово, что он произносил, а Антуан записывал, могли всплыть в Париже, а потом и в Москве. Очень не хотелось ошибиться, но отступить сейчас было бы трусостью, которая замарает не только его самого, но и все дело Советского Союза.
– На мой взгляд, идеология сталинизма развивается на базе тщательного изучения мирового исторического наследия, вбирая в себя лучшее, что когда-либо создавалось. Например, те же отдельные элементы, знакомые со времен республиканского Рима. Поэтому я бы охарактеризовал образ коммуниста-созидателя как трудолюбивого работника, крепкого семьянина и ответственного гражданина, который не только постоянно учится и развивается, стремясь стать лучше, но и не взирает безучастно на происходящее вокруг, проявляя, если того требуют обстоятельства, пролетарскую твердость в отстаивании справедливости и голоса разума.
– Крепкий семьянин? – удивился Антуан. – А мне казалось, что коммунизм стремится к разрушению института семьи.
– Троцкизм, – поправил его Тухачевский, – а не коммунизм в целом. Есть коммунизм созидания, а есть – разрушения, со всеми вытекающими последствиями. Семья – это элементарная ячейка общества. Человек ведь существо социальное. А социум, как и любая другая массовая среда, имеет структуру и порядок. Это как в армии. Элементарной ячейкой организации пехотных частей является стрелковое отделение. Если не выстроить нормально этот низовой уровень, то из него ничего толком построить и не получится. А если убрать семью, то как мы сможем построить хоть что-то вразумительное? Представьте себе дом, в котором вместо качественных, крепких кирпичей стены вылеплены из сырой глины. Крепким получится этот дом? Вряд ли. Не уверен, что он вообще будет достроен, не развалившись на стадии постройки.
Через три дня в Париже вышел новый номер газеты «Энтрансижан», вызвавший просто фурор в среде социалистической общественности Европы. А спустя еще двое суток перевод интервью с Тухачевским и реакции на него других изданий оказались на столе Сталина…
– И как это понимать? – спросил Хозяин у Слуцкого.
– Согласно рапорту Берзина, «Лазарь» имел три разговора с ним. Обсуждал, советовался.
– И что, Берзин одобрил это одиозное интервью?
– Да. Консультации с нами привели бы к потере времени, которого было очень мало. Ситуацию с интервью нужно было обыгрывать быстро, на волне всеобщего внимания к успешному рейду Тухачевского по тылам франкистов. Основной задачей, которую ставили перед собой товарищи Берзин и Тухачевский, являлось расстроить оппозицию Коминтерну в среде коммунистов и социалистов всех мастей. Выбить почву из-под ног их единства и сорвать подготовку к провозглашению четвертого Интернационала, которую вел Троцкий. И они этого добились в полном объеме. По нашим сведениям, все европейские столицы кипят, как разозленные ульи, от бурных обсуждений. Даже в Берлине оказалось заметное оживление. Кроме того, удивительным побочным эффектом стало то, что в белоэмигрантской среде стали нарастать разговоры о том, что Россия возрождается и, дескать, их руки могут пригодиться на Родине.
– Вот даже как? – удивленно хмыкнул Сталин. – Пока только разговоры?
– Да. Все ждут реакции Москвы. Ведь одно дело – мнение маршала, а другое дело – официальная позиция Советского Союза. Тем более что в ряде эмигрантских изданий появились статьи, чьи авторы утверждают, будто «Москва не поддержит мятежного маршала». Кое-кто даже цитирует Троцкого, разразившегося гневной речью о «ренегате, пытающемся бежать впереди паровоза, дабы выслужить прощение у тирана».
– Вот, значит, как, – усмехнулся Сталин. – Наши враги надеются разом убить двух зайцев: и удержать в повиновении свою паству, и поссорить маршала Тухачевского с Родиной. А если мы не пойдем у них на поводу и полностью поддержим инициативу товарища Тухачевского? Товарищ Берия, – обратился он ко второму присутствующему, – как вы думаете, политбюро примет такой маневр?
– Без сомнений, – практически сразу ответил Берия, – ведь любой, выступающий против, автоматически оказывается троцкистом и вредителем, стремящимся уничтожить завоевания революции. Конечно, никакой радости не будет, но подчинятся.
Сталин задумался на несколько минут, задумчиво куря трубку.
– Хорошо, товарищи. Тогда попробуем разыграть эту случайную удачу. Товарищ Слуцкий, подготовьте доклад о том, кого бы мы в первую очередь хотели увидеть в Советском Союзе из эмигрантов. Причем обратите внимание не только на наших беглецов, но и на урожденных иностранцев. Мало ли какие инженеры с коммунистическими или социалистическими взглядами изъявят желание получить советское гражданство. И давайте завтра в девять вечера соберемся снова. Обсудим конкретные меры. Вам суток на подготовку предложений хватит?
– Да, товарищ Сталин, – синхронно кивнули оба.
28 ноября 1936 года в воскресном номере газеты «Правда» вышла обширная передовица Льва Захаровича Мехлиса, в которой приводилось интервью Тухачевского французскому журналисту в обширной идеологической канве. Разумеется, с подачи вождя, решившего подыграть маршалу в его стремлении расстроить антисталинскую оппозицию. Этот шаг давал ему возможность очень серьезно ударить по тем из кадров «старой гвардии» не только Льва Давидовича, но и Владимира Ильича, кто до сих пор никак не мог понять, что время революции прошло и пора уже строить это самое Светлое будущее… своими руками, а не пламенными речами, за которыми, как правило, ничего не стояло. Когда Тухачевскому третьего декабря доставили этот знаменательный номер газеты, он понял – начался новый период в развитии СССР. Да, в этой истории тоже последуют репрессии. Без них все равно не получалось обойтись. Только, во-первых, их будет проводить Лаврентий Павлович Берия – один из самых лучших в истории человечества администраторов, а не психически больной Ежов, а во-вторых, соус, под которым намечалась чистка, оказался совершенно иным… Это был успех. Безусловный успех деятельности Тухачевского-Агаркова. Ведь своими действия в Испании он смог добиться пусть небольшой, но важной победы в Москве.