Маршал Жуков
Шрифт:
В ночь на 22 июня в Москве в здании Генерального штаба и Наркомата обороны все окна светились ярким светом. Жуков сидел за массивным письменным столом, говорил по телефону с командующими западными округами, спрашивал, доведена ли директива до войск, спокойно ли на границе. Все работники Генштаба были на своих местах.
Накануне поступили многочисленные доклады (да и прежде их было немало) о возможном нападении Германии в ближайшие дни. Сообщения наших разведчиков из-за границы, показания немецких военнослужащих перебежчиков, сообщения доброжелателей из-за кордона – все сходилось на том, что нападение неотвратимо.
Вечером 21 июня
– К пограничникам явился немецкий фельдфебель, перебежал с той стороны, утверждает, что он наш друг и доброжелатель, поэтому сообщается: немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня.
Закончив разговор с Пуркаевым, Жуков немедленно позвонил наркому обороны Тимошенко и затем, с его разрешения, Сталину: доложил о сообщении перебежчика.
Сталин коротко приказал Жукову:
– Приезжайте с наркомом в Кремль.
Текст директивы войскам о приведении в полную боевую готовность и занятии позиций для отражения удара противника был заготовлен давно, Жуков не раз брал его с собой, собираясь на доклад к Сталину, но каждый раз Сталин не решался подписать этот документ, по его мнению неминуемо повлекший бы начало войны. И вечером 21 июня, отправляясь вместе со своим заместителем в Кремль, Жуков опять взял эту директиву.
В приемной встретил Поскребышев, невысокий лобастый человек с бледным лицом. Он казался неотъемлемой частью этой комнаты, всегда, в любое время дня и ночи, он был здесь, даже когда самого Сталина не было в кабинете. И еще здесь постоянно встречал и строго и тяжело смотрел на всех портрет Сталина в буденовке. Жуков видел этот портрет не в первый раз. Почему именно эта фотография времен Гражданской войны висит здесь и когда Сталин так хорошо и удачно сфотографировался? В Гражданскую вроде бы и фотоаппаратов таких не было, чтоб можно было щелкать на ходу, тогда работали громоздкими аппаратами, на трехногих штативах, поджигая для освещения магний, который после яркой вспышки густо дымил.
Сталин был в кабинете один, он спросил:
– А не подбросили немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт?
Всеми силами Сталин стремился оттянуть войну, он много месяцев не разрешал предпринимать каких-либо мер у западной границы, которые могли вызвать раздражение, дать предлог для начала военных действий.
Жуков понимал эту осторожность Сталина, в те дни вообще все поступки Сталина считались единственно правильными, все верили в его абсолютную непогрешимость. Не только возражать ему, а просто не поддерживать, не разделять того, во что верил и хотел верить Сталин, было недопустимо и даже опасно.
Тимошенко, как и все из близкого окружения Сталина, знал это и никогда ни в чем не возражал, но на этот раз обстановка была настолько напряженной, что он решился быть более настойчивым и твердо ответил:
– Нет, считаем, что перебежчик говорит правду.
В этих словах наркома, несмотря на всю их решительность, все же проступало то чувство неуверенности, боязнь, которые охватывали тогда всех, кто встречался со Сталиным. И за твердым голосом Тимошенко нетрудно было уловить его стремление не брать всю ответственность на себя одного, а разделить ее с другими – не «считаю», а «считаем», сказал он.
Видно, Сталин, вызывая к себе наркома и начальника Генштаба, приказал Поскребышеву пригласить и членов Политбюро – они один за другим входили в кабинет, и каждый молча садился на свой, негласно закрепленный за ним, стул. Сталин коротко пересказал членам Политбюро сообщение наркома обороны и тут же
– Что будем делать?
Все молчали. Ответил Тимошенко:
– Надо немедленно дать директиву о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность.
– Читайте, – велел Сталин, уверенный, что текст директивы уже подготовлен.
Тимошенко взглянул на Жукова, тот раскрыл папку и прочитал проект.
Заслушав его, Сталин возразил:
– Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем…
Сталину все еще казалось, если он не поверит в очередное сообщение разведки, то нападение не состоится.
– Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.
Жуков и Ватутин вышли в приемную, быстро переработали проект директивы в соответствии с указанием Сталина и вернулись в кабинет.
Жуков прочитал новый текст. Сталин взял бумагу, перечитал ее, сделал несколько поправок и передал наркому:
– Подписывайте.
Обратим внимание на то, что, принимая такое ответственное решение – на грани войны, – Сталин не спросил мнения членов Политбюро, да и ни один из них не нашел нужным сказать что-либо, что наглядно демонстрирует характер отношений внутри Политбюро и единовластие Сталина.
Вот что было в этой первой директиве:
«Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.
Копия: Народному комиссару Военно-Морского Флота.
1. В течение 22–23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.
2. Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.
3. Приказываю:
а) в течение ночи 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;
в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить. 21.6.41 г.
После того как Сталин одобрил этот текст и Тимошенко с Жуковым его подписали, Ватутин выехал в Генеральный штаб, чтобы срочно передать директиву в округа.
…Вот и сидел в своем кабинете Георгий Константинович и проверял – дошла ли директива в округа, быстро ли ее там расшифровывают, приступили ли к выполнению этой директивы войска, какова обстановка на границе.
Как пишет Георгий Константинович в своих воспоминаниях, его не покидало беспокойство, что директива в войска может запоздать. 22 июня уже наступило, именно на этот день предсказывалось нападение, а многие важнейшие мероприятия на нашей стороне еще не были завершены, и именно поэтому Жукова, как он говорит, «обуревали тревожные размышления».