Маршрутка
Шрифт:
И вот прибежали в бункер адъютанты, второпях докладывают о попытке нарушения госграницы путем движения летательного аппарата типа ковер предположительно иранского происхождения в направлении юго-восточных и северо-западных рубежей нашей родины, с пятерью… в смысле с пятерями… то есть с пятерьмя… в общем, 5 (пять) гражданских лиц на борту, товарищ маршал. Есть мнение специалистов, что могут быть произведены ковровые бомбардировки, товарищ маршал. О личностях пассажиров, которые являются также и экипажем, есть противоречивые данные, товарищ маршал. Не исключено, товарищ маршал, что враждебно настроенные личности, товарищ маршал. Близкие к сионистским, товарищ маршал, диссидентским, товарищ маршал, и морально разложившимся, товарищ маршал, кругам, а также мещанка-приобретательница Теребилко Т. и неизвестная женщина Зульфия (другое имя Зухра) из города Самарканд УзССР, товарищ маршал Иван Устинович!
Короче, так и доложили. В общих чертах.
Горе и несчастья, искушения и соблазны стерегут человека на пути его. Только праведникам дано пройти назначенное и достигнуть блаженства. Дорога мудрого — исполнение заветов Творца, удел храброго — твердость в деяниях. Прочие же все погибнут, и Царь
А что касается Печко Ивана Устиновича, то он не знал сомнений.
Родился будущий маршал и дважды герой в селе Нижнее Брюханово (в те времена оно числилось Подмосковьем, впоследствии же стало подверженным элитной застройке районом города и в этом качестве всем нам известно) в семье колхозника-бедняка. В шестнадцать лет ушел Иван на фронт, однако, учитывая внезапно обострившееся накануне отправки плоскостопие ног, командование направило его не в действующую армию, а рядовым гужевых войск в трофейную команду. В рядах этой команды дошел Ваня до Берлина, где, прямо в логове зверя, проявил находчивость и смекалку, столь свойственные русскому солдату вообще.
Дело было на окраине фашистской столицы. Трофейная команда, где служил ездовой Печко, на плечах наступающего 1-го Украинского (по другим сведениям — 2-го Белорусского) фронта ворвалась в помещение гитлеровской ювелирной лавки «Шмидт унд зоне». В лавке отряд не встретил серьезного сопротивления, поскольку старый Шмидт уже лежал на пороге с дыркой во лбу, оставленной передовыми частями армии-освободительницы, а его зоне, то есть сыновья Генрих и Вальтер как раз в это время, но в совершенно другом месте удачно сдавались капралу американской пехоты Сэмюелу Дж. Зульцбергеру. Капрал сидел на капоте полугрузового автомобиля «додж» рядом с креплением пулемета, пил, болтая ногами, консервированный помидорный сок из жестянки и, улыбаясь — отчего сияние его недавно проверенных полковым дантистом зубов сливалось с сиянием его круглого сливово-шоколадного лица — во весь рот, смотрел, как перепуганные наци складывают в аккуратную пирамиду свои мэшинганы. Сэм собирался дождаться окончания этой обязательной процедуры, сфотографироваться на фоне пленных и захваченного оружия, а затем дать крепким ботинком этим обосравшимся мальчишкам по их паршивым задницам и отправить по домам. Никакого приказа относительно сдавшихся у него не было, а возиться с ними ради собственного удовольствия он не собирался — на взятых с боями территориях его всегда больше интересовали девчонки, чем мальчишки. Впредь мы капрала Зульцбергера вспоминать никогда не будем, так что это все о нем.
А команда, где служил будущий маршал, приступила к выполнению своей боевой задачи, то есть начала осматривать помещение в поисках трофейного имущества. Осмотр, увы, ничего не дал: имущества никакого не было, поскольку золотые часы, колечки и тонкие цепочки с медальонами в виде сердечек, открывающихся для хранения маленьких фотографий и любимых волос, уже находились в карманах галифе и вещмешках-сидорах неудержимо наступающего 2-го Белорусского (или 1-го Украинского) фронта. Однополчане бойца Печко собрались было оставить стратегически несущественный объект, однако Иван в последнюю минуту задержался, обратив внимание на рассыпанные по всему полу мелкие стекляшки, на которых оскальзывались подошвами сапог его боевые друзья. Он наклонился, чтобы присмотреться, и тут счастливая солдатская звезда взошла над ним, точнее, сверкнула ему прямо в глаз голубым стекляшечным огнем. Многие другие, во всех отношениях вполне исправные воины не придали бы значения такой ерунде, а плюнули бы на фашистское стекло да и пошли бы к победе дальше. А Ваня не плюнул, напротив, принялся собирать стекляшки, которые тем временем пускали ему то в левый, то в правый глаз синие лучи, и ссыпать в пустой — Печко никогда не курил и впоследствии — кисет, подаренный незнакомой труженицей тыла по переписке…
Одним словом, за эту свою сообразительность рядовой Иван Печко был представлен к награде и вскоре получил ее — медаль «За взятие Берлина», без уточнения, что именно в Берлине он взял. И конец войны он встретил уже командиром взвода в звании старшины, совершенно на какое-то время позабыв о десяткедругом стекляшек, не поместившихся в кисет да так и завалявшихся в нагрудных карманах линялой от солдатского пота гимнастерки.
Много чего было потом в жизни заслуженного фронтовика. Училище, рота, академия, полк, еще одна академия, дивизия, округ, другой округ… И везде офицер Печко И.У. проявлял себя идейно выдержанным, политически зрелым, морально устойчивым, настойчиво овладевавшим знаниями, постоянно повышавшим свой культурный уровень, инициативным, исполнительным, скромным, выдержанным, отзывчивым и чутким. Обо всем не расскажешь, опишем только, как он получил еще две из своих неисчислимых наград — первую и вторую геройские Золотые Звезды.
История первой началась во время известной агрессии американского империализма против Кореи. Тогда, напомним, воины Народно-Освободительной Армии Китая добровольно сражались с марионеточными войсками Ли Сын Мана и их заокеанскими покровителями, а будущий (ныне покойный) вождь трудящихся всего мира и особенно Северной Кореи Ким Ир Сен имел чин обычного советского капитана. И вот как-то сидели майор Печко, служивший тогда в Дальневосточном военном округе, с капитаном Кимом, служившим там же, по ночному дежурному времени в штабе, выпивали понемногу чистый, доставшийся от летчиков спирт, закусывали доброй курятиной, подаренной благодарным местным населением, беседовали. Ну и пожаловался между двумя кружками капитан майору на недомогание: вот, смотри, Иван, видишь, как шею справа раздуло? Голову не могу держать прямо, словно страдаю детской болезнью левизны, как учил нас великий Ленин, и воротничок кителя уже не сходится. Посмотрел майор — действительно, беда у корейского товарища. А Ким продолжал: живет здесь в одной деревне наш старый корейский колдун, его, конечно, как установим социализм, надо будет отвезти в Корею и расстрелять. Но пока он может вылечить меня от моего левого уклонизма, только говорит, для этого нужен очень дорогой камень, похожий на голубое стекло, называется у вас по-русски «бририант» (поскольку
А насчет второго геройства, то с ним все было гораздо проще. Служил генерал-майор Печко тогда в знаменитой и незабвенной ГСВГ, то есть в Группе советских войск в Германии, в городе Вюнсдорфе. Ну, все как положено: ездил с инспекциями по частям и подразделениям, отчего каждое утро мучился изжогой, покупал в военторге недорого фарфоровую посуду коробками, ждал неизбежного перевода — с повышением, конечно, — в Забайкалье, потому что надо и честь знать, уступать место тем, кому очередь пришла… Словом, жил, как и следует военачальнику, герою и победителю. Так бы и жил, но однажды сделался он из инспектировавшего инспектируемым — прибыл с проверкой по его линии «товарищ с Гоголевского бульвара», как говорили в войсках, то есть из Генерального штаба Советской армии. Товарищ был коренаст, прическу носил седым ежиком, нос имел крепкой круглой бульбой, так что в любом областном драмтеатре ему немедленно дали бы роль городничего Сквозник-Дмухановского в уже упоминавшейся нами пьесе Н.В. Гоголя «Ревизор». Однако ж он не трясся от страха в ожидании проверяющего из столицы, а сам именно таким проверяющим и был, в подтверждение чему носил на шитых золотом погонах двубортного генеральского мундира целых три больших звезды, положенных по званию генерал-полковнику. Соответственные и сцены по его приезде в город Вюнсдорф последовали — с долгими товарищескими ужинами, с изъявлениями любви со стороны местного чиновного люда в звании от подполковника и выше, с чистосердечными подарками даже… Отличие же действительности от художественного вымысла состояло в том, что никакой путаницы не случилось: кем был ревизор, за того его и принимали. Ну-с, генерал-майор Печко тоже, естественно, участвовал в мероприятиях по встрече, а на одном из этих мероприятий в специальной комнате офицерской столовой оказался непосредственно рядом с гостем. Между привозным коньяком «КВВК», что расшифровывалось как «коньяк выдержанный высшего качества», а в войсках как «Клим Ворошилов выпил керосина», и местной закуской типа вареной до состояния горячего холодца нежнейшей свинины командиры разговорились о текущем международном военно-политическом положении. Тут-то Иван Устинович и проявил себя действительно идейно выдержанным и политически зрелым, как указывалось во всех его характеристиках. Приезжий генерал-полковник, выслушав мнение местного генерал-майора, искоса глянул, автоматически, без всякой практической нужды, по старой солдатской привычке тиранул свою бульбу золотым шитьем мундирного обшлага и хмыкнул.
— Стеной, говоришь? — переспросил он и снова хмыкнул.
— Так точно, товарищ генерал-полковник, — твердо ответил Иван Устинович, — именно стеной. Чтобы пресечь, как говорится, раз и навсегда и противостоять.
— Дорогое дело, — задумчиво, как бы самому себе, сказал товарищ генерал-полковник, — одного кирпича пойдет хер его знает сколько. А у государства, мать бы, сам понимаешь, мать бы, каждая копейка, мать бы, на счету в условиях навязанной нам гонки, мать бы, вооружений. А?
— Так точно, товарищ генерал-полковник, — решительно возразил Печко, — никаких кирпичей не надо, чистый бетон и арматура, немцы сами все и сделают, у них колоссальный опыт восстановления города накоплен. Возрожденный, как говорится, Берлин стал еще краше.
— Бетон, говоришь? — опять переспросил собеседник и опять хмыкнул, в третий раз.
— Так точно, товарищ генерал-полковник, — в третий раз ответил и наш герой. — А относительно средств… Вот. Боец один нашел в оставшихся от фашизма развалинах и готов передать в защиту мира…
С этими словами он сунул руку в карман брюк, как раз в промежуток между лампасами, и вынул оттуда обычный спичечный коробок. Генштабовские руки коробок приоткрыли, раздвинув, генштабовский глаз глянул внутрь, голубое сияние на миг выскользнуло из коробка, но тут же было вновь скрыто, так что никто из выпивающих офицеров и внимания не обратил…
На этом все и было, собственно, закончено. Стену построили то ли по докладу, то ли из общих соображений, а генерал (уже генерал-лейтенант, кстати) Печко вскоре был награжден второй Золотой Звездой с вручением всего, что полагалось за выполнение, конечно, опять же «особых заданий командования», за что же еще. И Печкина карьера пошла круто набирать высоту, как ракета класса «земля — воздух», командовать которыми он и был впоследствии назначен, к удивлению некоторых менее выдержанных товарищей. Политически незрело возмущались товарищи тем, что завхоз — вообще-то генерал Печко действительно служил по линии управления тыла — назначен на такую боевую должность. То есть встречались и тогда в армии, надо признать, отдельные даже крупные командиры, неправильно понимавшие кадровую политику и ставившие во главу угла чисто профессиональные качества, а не морально-политический облик в целом…