Марсианский прибой (сборник)
Шрифт:
— Забавно. Я обещал вам жизнь, чего еще вам надо?
— Во-первых, мне нужна гарантия безопасности всех пассажиров и всех членов экипажа. Во-вторых, карты на стол!
Гюисманс язвительно засмеялся, дрыгнул ногой.
— Да вы юморист, Полынов! Вы абстрактный гуманист! Безопасность своих противников, ха-ха… Ведь сенаторша, троечка миллионеров и прочая шваль враждебны вам, коммунисту, разве не так?
— Это мое дело. Вы принимаете условия?
— Не смешите меня. Право, я уже достаточно повеселился. Вот что. Я реалист. Карты на стол? Что ж, возможно, это зависит от вас. Пассажиры вас не касаются, запомните. Единственное, что я
Полынов вздрогнул. Вот оно. Ловушка. Видимо, он им здорово нужен. И Крис Крис! — заложница.
— Давайте все поставим на свои места. — Гюисманс наклонился к нему, стараясь разглядеть выражение его лица. — Должен предупредить, что эта девочка — она мила, не правда ли? — законная добыча Большеголового. Такова плата за его участие в наших делах. А у Большеголового дурацкая привычка любить девушек, мучая их. Он сноб и растягивает это удовольствие. Закон на Земле почему-то не раз уже придирался к нему за эту невинную слабость. Так что поймите, речь идет не об одной вашей жизни, а о двух. И даже кое о чем большем, чем жизнь. Такое условие вас устраивает?
У Полынова перехватило дыхание. Гюисманс самодовольно улыбался. Полынов отчаянным усилием подавил желание сдавить эту тонкую жилистую шею.
— Требуется нашатырный спирт? — промурлыкал Гюисманс.
"Отвести взгляд, иначе не выдержу. Звезды. Тысячи родных и близких звезд, вечная природа — какую гадость ты рождаешь! Расслабиться. Побольше отчаяния. Пусть думает, что раздавил меня".
— Хорошо… Я принимаю… я вынужден…
— Согласны быть у нас врачом? — быстро спросил Гюисманс.
— Да.
— А может, и от убеждений заодно отречетесь, а? Ну, ну, я пошутил. Гюисманс замахал руками, поняв по выражению лица Полынова, что переиграл. Все и так славно устроилось. Коньячку по такому случаю, как?
— Нет.
— Тогда партию в шахматы, как встарь?
— Согласен.
— Отлично!
Гюисманс щелкнул пальцами. Охранник исчез. Гюисманс отодвинулся от Полынова, положил руку в карман, напрягся.
— Зря, — сказал Полынов. — Не буду я вас душить, если вы сдержите слово.
— Мое слово — закон, и не мне вас бояться, — надменно сказал Гюисманс, но руки из кармана не вынул.
Принесли шахматы, и они сели играть. Полынов рассеянно двигал фигуры, зевнул ферзя и проиграл, что еще больше улучшило настроение Гюисманса.
— Да, кстати, — сказал он напоследок. — Видите? Он извлек из кармана маленькую коробочку и потряс ею.
— Вы догадываетесь — это магнитофон. После соответствующего препаривания наш разговор попадет в общую катушку информации. Единственную, которую сможет получить человечество в случае нашей неудачи. Если вы помните, некоторые места нашего разговора просто великолепны. Например: "Согласны быть у нас врачом?" «Да». — "Тогда партию в шахматы, как встарь?" — «Согласен». Я с вами совершенно откровенен и прошу вас о том же.
Когда Полынов вернулся в каюту, Крис бросилась к нему, подпрыгнув, повисла на шее, плача и бормоча:
— Цел, цел…
"А поймет ли она мой поступок?" — со страхом спросил он себя, уклоняясь от шквала обрушившейся на него радости.
Он рассказал все без утайки, умолчав лишь о Большеголовом и о ее собственном незримом участии в торге. Она слушала, сдвинув брови, уперев свой маленький упрямый подбородок на сцепленные пальцы, и он ничего не мог прочесть
Полынов даже застонал. "Бог мой, если бы ты была мужчиной, я бы знал все твои мысли наперед. Но такой вот ребенок — загадка…"
Он хотел удержаться от оправдания и не смог.
— В истории моей родины, я читал, был однажды такой случай, — Полынов старался не смотреть на Крис. — Тогда на Русь навалилась мощная и беспощадная сила — татары. Они подмяли все и всех. А потом хан вызвал к себе одновременно двух князей. Перед аудиенцией, от которой зависело многое, оба должны были пройти мимо очистительных костров. Это не было издевательством, нарочно придуманным для унижения князей. Просто ритуальный обряд. Первый князь прошел через огонь. Второй отказался, и ему отрубили голову. Людская память не запомнила его имени. А того, который прошел сквозь огонь и выторговал у хана сносный мир, знают и теперь. Это Александр Невский, победитель шведов, немецких рыцарей, наш национальный герой. Он поступил…
— Как благоразумный человек, я понимаю, — перебила Крис. — А если бы его уступка оказалась ни к чему, кем бы он стал тогда?
— Со стороны легко судить, — Полынов отвел взгляд, — очень.
Он прошел, не глядя на Крис, в ванную, несколько секунд тупо разглядывал в зеркале свое лицо. "Да, надо умыться, — сказал он себе, — полегчает". Он с отвращением посмотрел на себя в зеркале. Кричи от бессилия, кричи, нашел где искать самооправдания — у бескомпромиссной юности. Тряпка. Он-то думал, что его сила всегда с ним! Оказывается, львиную часть ее он брал взаймы у других. Неужели сам по себе он так мало стоит, когда рядом нет друзей? Хороший урок, справедливый урок.
В зеркале Полынов заметил Крис. Девушка подошла беззвучно. Полынов заставил себя улыбнуться так, как нужно. Мужественная, уверенная улыбка старшего, знающего, как и что делать. Спокойная, ободряющая улыбка.
— Не надо! — вдруг сказала Крис. — Я… Я не хотела… не хотела обидеть… Она потупилась.
— Ну что ты, — беспечно сказал Полынов.
— Я только подумала… — Она вскинула голову и с вызовом посмотрела на Полынова. — Я подумала, что у нас больше нет выбора, что мы должны победить! Вот…
Полынов хотел что-то сказать, но вовремя понял, что говорить ничего не нужно. Он протянул руку, и Крис доверчиво вложила в нее свою.
Заключение продолжалось. Никто не беспокоил Полынова ни как пленника, ни как врача, только приносившие еду охранники сделались разговорчивей.
Чаще всего появлялись двое, подобранные словно по контрасту. Сначала, загораживая собой дверной проем, входил беловолосый, белозубый англосакс; наметанным взглядом наглых серых глаз он обшаривал каюту и лишь тогда пропускал нагруженного судками низкорослого человека с лицом смуглым, как обожженная глина, и столь же бесстрастным. Сомкнувшиеся густые брови придавали ему мрачный вид. Пока он складывал на стол тарелки и судки, Грегори — так звали белого гиганта — стоял у входа, почти подпирая головой потолок. Широко расставив ноги, он небрежно поигрывал лайтингом, словно невзначай наводя дуло то на Полынова, то на Крис. На суетящегося смуглолицего Амина он поглядывал с нескрываемым презрением, а однажды, когда тот уронил вилку и наклонился, лениво наподдал ему ногой под зад, так что тот въехал под стол. Это несказанно развеселило Грегори, но, по-видимому, совсем не тронуло жертву.