Марсианский прибой (сборник)
Шрифт:
Полынов рассчитывал многое увидеть по пути, но все двери были закрыты, никто не попадался, база казалась вымершей. Несколько раз они останавливались перед герметичными переборками, рассекавшими коридоры, и всякий раз плиты уходили в сторону или поднимались вверх, как только Грегори, подойдя вплотную к стене, шепотом произносил несколько слов. Тревога Полынова росла. Это не пиратская база. Сооружение такой базы не окупят и десять ограблений. Пиратам ни к чему завод, что бы он там ни выпускал. Сюда вложены безумные деньги,
Какие зловещие планы крылись за всей этой чертовщиной? Чей преступный замысел породил это гнездо, могущее выдержать ядерный удар, этих бандитов, эту очевидную бессмыслицу с ограблением мирного лайнера и пленением его экипажа?
Камера, куда их втолкнули, несравненно больше походила на тюрьму, чем каюта-люкс корабля. Два стула из дюралевых трубок, лампы дневного света под потолком, там же решетка кондиционера; матрацы, уложенные прямо на металлопластиковый пол. Стол отсутствовал. Да он и вряд ли уместился бы на таком крохотном пространстве.
Крис растерянно озиралась. Всю дорогу она держалась за Полынова, явно подавленная новизной космического пейзажа, таинственностью базы, суровостью ее стен.
— Отсюда будет еще трудней…
Полынов свирепо посмотрел на нее, и она осеклась. Движением брови он показал на потолок. За решеткой кондиционера что-то слабо поблескивало, и у Полынова не было сомнений, что оттуда за ними наблюдает телеглаз, что спрятанная аппаратура ловит каждый шепот.
Крис печально улыбнулась, и Полынов понял ее: отныне им придется угадывать мысли друг друга, если они захотят говорить о чем-нибудь серьезном.
Они сели друг против друга в унылом молчании. У них отняли последнюю свободу. Свободу общения, которой обладали даже узники концлагерей.
Слабо пискнул электромагнитный засов. Оба вздрогнули.
— Идемте, док.
Полынов кивнул Крис. Та еле сдерживала слезы. Грегори провел психолога в конец длинного бетонированного коридора. У поворота они остановились перед дверью под номером одиннадцать.
— Мне поручено проинструктировать вас, док, — сказал охранник. — Здесь ваше помещение. Дверь сюда открывается при слове «аптека», запомните. Особо ценные лекарства. — Грегори выразительно посмотрел, — в сейфе. Запор настроен на ваш голос, на слово «сезам», ясно? Дверь вашей камеры отпирает фраза "добрый вечер"…
— Значит, я могу выходить из тюрьмы?
— Разрешено. Обед с 13.00 до 13.30 в помещении под номером семь. Завтрак там же в…
— Тоже паролем открывается?
— Нет. В положенное время войдете беспрепятственно. А сейчас к вам придет…
Грегори покрутил пальцем возле лба. Не успел Полынов как следует осмотреть свое хозяйство, как послышались шаркающие шаги и порог больницы переступил хмурый, тощий мужчина в мятом лабораторном халате, из нагрудного кармана которого торчала отвертка-тестер. В открывшемся просвете двери Полынов заметил удаляющуюся фигуру
Далекий свет, далекий свет, далекий свет
Горящих сел
И звезд,
Залей вином, залей вином, залей вином
Горящий свет
Далеких сел
И звезд.
Вошедший сосредоточенно посмотрел на Полынова, мрачно сказал: "Так!" — но остался стоять, поблескивая стеклами очков. Глаза умницы, полуприкрытые веками, бесцеремонно изучали психолога. На щеках незнакомца темнела траурная щетина, его засаленный галстук и несвежая сорочка были под стать всему облику.
— Так, — еще раз мрачно произнес он. — Эри-берт, электрик. Главный! Так меня зовут. Ни одна сволочь меня тут не понимает, а вы?
— Садитесь, — сказал Полынов. — На что жалуетесь?
Эриберт загадочно усмехнулся.
— Бессонница, моя бессонница… Одна таблетка — не сплю, думаю. Две таблетки — не сплю, мучаюсь. Три таблетки… Так и до могилы недалеко, верно? Никто моей болезни понять не может, никто…
— Успокойтесь, я попробую понять. Вы еще будете спать сном младенца.
— Да? Разве тут уснешь сном младенца? — Больной саркастически скривил губы.
Он сел, как садятся усталые люди — сгорбившись. Его глаза за стеклами очков теперь не мигали, и это делало взгляд неприятным.
— Расскажите все по порядку, — попросил Полы-нов, подкатывая диагностирующий аппарат.
— Нечего рассказывать, нечего. Был-жил умный глупец. Нанялся, прилетел. Бессонница. Вскоре. Некому лечить. Услышал о вас, вот пришел. Надеюсь не веря.
Его монотонный голос был полон выразительности, и Полынов жадно прислушивался к интонациям; опыт психолога подсказывал, что сидящий перед ним больной непрост и его болезнь — тоже.
— Раньше в космосе были?
— Нет.
— Давно бессонница?
— Три месяца скоро, а будет — вечность.
— К прежнему доктору обращались?
— Нет. Боялся. Хотел сам справиться.
— Сами виноваты, что запустили.
— Конечно, сам. Верил, надеялся… Крах. Полынов укрепил на висках и запястьях его рук датчики, покрутил настройку. Результат его весьма заинтересовал.
— О земле думаете? — мягко спросил он.
— Земля…
Уголки губ Эриберта поползли вниз, лицо приняло мечтательное выражение.
— Земля… На земле — травка… Испортят.
— Нет, — твердо сказал Полынов.
— Вы думаете? — Эриберт оживился. — Вы обещаете? Последние дни мне совсем плохо, некоторые думают, что я схожу с ума… Но я — нет, я нормальный, верно? Только бессонница…
— Только бессонница, — как эхо отозвался Полынов. — Не бойтесь, психика у вас почти в порядке.
У вас редкое, даже на Земле, заболевание. Но работать вы можете.
— Я и так работаю. Специалисты тут незаменимы. Вы мне поможете?
— Конечно. Для этого я здесь и оказался.