Марта. Игра в куклы
Шрифт:
Но кого попросить? Среди моих знакомых, кажется, нет никого, кто мог бы помочь. Что же делать?
В возбуждении я расхаживал по квартире, потом подумал: "Надо что-нибудь выпить". Выпил немного водки,– у меня оставалось в холодильнике,– и чуточку успокоился. Конечно, сегодня уже поздно, а завтра кто-нибудь переведёт мне, и я всё буду знать, и незачем сейчас пытаться разгадать эти слова, которые для меня не больше чем набор букв, половину из которых я не умею даже прочесть, а может, и все. Кто его знает, как они это произносят, и какая разница… А если она немка? Нужно будет выучить немецкий. Надо будет поехать в Германию, нужны деньги… Всё это не о том, и вообще, рано ещё думать об этом, ведь
Прошла ночь. Уснуть я смог только здорово напившись. Это было невыносимо томительно – всё понимать и ничего ещё не знать толком. Проснувшись, я первым делом схватил журнал и удостоверился, что снимок на месте.
Я наспех позавтракал, думая только о том, кто же переведёт мне этот текст. И вдруг меня осенило, что можно просто заказать перевод. Я взял последние номера рекламных газет и стал обзванивать фирмы. Потом собрался и, взяв журнал, отправился по адресу. Через два с чем-то часа у меня уже был перевод. Я решил не читать его, пока не приеду домой, и правильно сделал, потому что, прочитав его, вести машину я бы, наверное, уже не смог.
Эта женщина на снимке сделана из силикона. Такие производятся американской фирмой и стоят 5000 долларов. Её можно заказать по почте, указав требуемый цвет волос, глаз, тип лица, ну и всё такое…
Это была катастрофа. Собственно, жизнь моя, только вчера начавшись, вдруг разом и кончилась. Всё. Вот и всё.
Вот и конец истории под названием "моя жизнь".
Что же, я родился по ошибке, так что ли? Но этого не может быть, так не бывает, нет! Но что же тогда?
Я вышел на улицу.
Была осень, октябрь месяц, деревья стояли в убранстве. Ветра почти не было, светило солнце, и оно казалось каким-то нездешним, едва ли не случайным здесь, в этот день, в пустыне холодного бледно-голубого неба.
Я купил в киоске пол-литровую банку крепкого пива и выпил её. Потом ещё одну. Потом я долго сидел в каком-то дворе на стволе поваленного дерева, глядя в это бледное небо над крышами, без движений, без мыслей, без ничего. Какая-то женщина выглянула из окна и что-то крикнула, но не мне, а кому-то другому. Я поднял голову и посмотрел на неё, а она захлопнула форточку, и я очнулся.
Я вернулся домой, прихватив по дороге бутылку водки.
Не разуваясь и не заходя в комнату, прошёл на кухню, сел и стал смотреть, как темнеет за окном во дворе.
Потом встал, взял чашку, открыл бутылку и стал пить.
Потом врубил музыку, стал ходить по квартире и что-то орать. Потом меня рвало. Потом началась истерика.
Перед глазами всё прыгало, но я упрямо уговаривал себя, что надо ещё выпить, и смеялся, хлопая себя по щекам. Ужасно, что я всё это помню.
Утром я, наконец, уснул, сидя на кафельном полу в туалете.
Когда я проснулся, был день. Я ещё не знал, что буду делать. Мне было плохо – я слишком много курил вчера.
Озарение пришло постепенно. Я открыл настежь окно на кухне и сидел в куртке, тихонько покачиваясь на табуретке, слушал, как поворачивают с кольца трамваи, как дребезжат, въезжая на брусчатку автобусы и машины, а солнце уже скрылось, и наступили сумерки. Я представил себе осенний лес, мимо которого я еду на электричке, потом море и песчаные дюны, потом снова этот лес и какую-то пустынную площадь, вымощенную брусчаткой, со старыми телефонными будками, краска на которых уже облупилась, и вдруг всё стало для меня ясно.
Так и стоит перед моим мысленным взором эта картинка – голубое небо над красными телефонными будками, телеграфные столбы с проводами, старая брусчатка безлюдной
Я куплю её.
Пока не знаю, что дальше, но я куплю её. Нужно будет собрать деньги и сделать заказ. А будет ли она живой, или нет, теперь это зависит от меня.
Ну конечно, она живая, ведь я люблю её!
И не случайно всё произошло именно так. Потому что это и есть моя судьба, она не похожа на другие судьбы, и моя любовь, она совсем иная, и я никогда не смогу пройти с моей любимой по улице, так что же. Столько людей ходят по улицам со своими жёнами или просто подругами и даже не счастливы, и у меня была жена, и я ходил с ней по улицам, заходил в магазины, сидел в гостях, в театре и на концертах, и не был счастлив. И вот теперь я знаю свою судьбу. Так пусть же она свершится!
Отныне у меня нет иной жизни, как нет у меня иной любви, и эта жизнь, она вся впереди. И она всегда будет со мной. Мне просто повезло – я дождался.
Так кончился этот день, первый день моей новой жизни.
А на следующий день я начал поиски денег.
Надо было занять у кого-нибудь. Но под что? Ведь будут расспросы. Как под что? Под покупку машины. На машину могут и дать, ведь она становится залогом того, что деньги я верну. Когда-нибудь. Интересно, сколько понадобится времени, чтобы рассчитаться, даже без учёта процентов? Хорошо бы взять без процентов, как-нибудь по-дружески, хотя это и не главное. В любом случае, занимать придётся по-дружески, а иначе таких денег просто никто не даст. Значит, придётся дружить. Не так, как раньше, когда я общался с друзьями и знакомыми лишь тогда, когда мне самому этого хотелось. А когда мне этого не хотелось, я ни с кем не общался. Я вёл себя с людьми так или иначе, но всегда по собственной прихоти, потому что они ничего по существу не значили для меня, и вот теперь они вдруг понадобились мне, и я иду просить у них деньги, и нужно добыть эти деньги непременно, и я добуду их, но теперь всё будет совсем иначе, и я уже не волен общаться или не общаться, дружить или не дружить, слышать или не слышать.
Я мог жить в замкнутом пространстве, населённом лишь одним человеком, имя которого – "Я Сам", когда я жил ожиданием своей судьбы, и бежать от людских голосов, чтобы они невзначай не заглушили того единственного голоса, который я должен был однажды услышать. Когда же это случилось, я больше не волен был жить так, и ничто в моей жизни уже не могло остаться прежним, потому что это была уже новая жизнь, совсем иная, её не было прежде, и вот, она есть.
Отныне я не принадлежал себе больше.
Я увеличил журнальный снимок на ксероксе и, наклеив на кусок картона, повесил на стену напротив дивана. Теперь он всегда был передо мной, её портрет, и засыпая, я прощался с ней, а просыпаясь, говорил ей: "Доброе утро!" И улыбался, и она улыбалась мне. Я разговаривал с ней, уже называя её Мартой, обещал, что скоро, уже совсем скоро я всё сделаю. И даже когда я уходил из дома и не видел перед собой её лицо, она незримо присутствовала рядом, и я ощущал её присутствие.
Она прилетела рейсом из Копенгагена. Я опускаю подробности того, как я переводил деньги, – оказалось, что это не так просто, и нужно переводить деньги частями, но всё это были уже мелочи. В тот вечер, когда я разложил на полу перед Мартой эти деньги – пятьдесят купюр по сто долларов,– я уже мог праздновать победу. И отпраздновал – купил шампанское, хотя я редко пью шампанское и, вообще, вино, предпочитая ему водку, купил торт, хотя я не люблю сладкого, но праздник есть праздник, и у него свои правила и ритуалы.