Мартлет и Змей
Шрифт:
– Харнет! – воскликнул Танкред. – В Бренхолл!
Карета тронулась.
– Позвольте заметить, Танкред, что отпустить этих охотников на ведьм после того, что их предводитель здесь наговорил, было в некотором роде ошибкой… Кто знает, может, в действительности именно этому безумному парню и будет велено схватить вас.
– Ах, мой милый Сегренальд, – холодно улыбнулся Танкред. – Неужели ты еще не понял, что я не совершаю ошибок?
Маркиз Луазар вздрогнул. Он все понял.
Леди Софи Бремер была готова. Только Хранн и ее покойный муж знали, сколько лет она копила в
Она стояла в полной темноте, прячась за тяжелой портьерой в кабинете Танкреда. В руке ее был острый нож, а в сердце – решимость. Сейчас она изменит все. Один удар, один выпад, пронзающий ненавистную грудь, и все станет по-другому. С егогибелью тень, укутавшая замок непроницаемым покрывалом, рассеется, и каждый из обитателей Бренхолла сможет наконец проснуться от ужасного, мучительного и никак не заканчивавшегося кошмара. Танкред Бремер… это имя было серебряным ножом ненависти выгравировано в ее душе. А он… он глядел на нее всегда с презрением и унизительной снисходительностью! Что ж, сегодня ему придется за это ответить.
Полчаса назад она и правда даже не предполагала, что окажется в темном кабинете барона, примерив на себя личину убийцы. Не многим больше часа назад она была примерной матерью, добропорядочной женщиной и воспитанной леди. Она спела на ночь своей дочери Лили «Балладу о сэре Квентине из Маленверна», подыгрывая себе на небольшой серебряной арфе, после чего, уложив дочь спать, отправилась в свою спальню. Затворив за собой дверь и заперев ее на ключ, она тут же ринулась к кровати. Весь день сердце леди билось от ожидания того момента, когда она сможет наконец остаться наедине со своим мужем. Душа стонала о том, как она соскучилась по милому Патрику, по его лицу, по нежным рукам и заботливому взгляду. Как же ей не хватало его ласки и заботы. Его защиты…
Леди Софи дрожащими пальцами разожгла свечи в комнате, после чего встала перед кроватью на колени и выволокла из-под нее большой, окованный металлом сундук. Затем сорвала с золотой цепочки на шее ключ и вставила его в замочную скважину. Крышка со скрипом откинулась, и она наконец увидела своего Патрика. Осторожно взяв за затылок череп, Софи даже залюбовалась им – она не замечала гладкой холодной кости: для нее это было лицо – такое родное, такое желанное и страстное. Спустя некоторое время леди вытащила наружу весь скелет своего мужа и переодела его в пурпурный (под цвет ее платья) камзол, сменивший синюю котту с бурым мехом.
– Как же тебе, должно быть, холодно на том свете, мой милый Патрик, – прошептала она, обняв себя за плечо костяной рукой в бархатной перчатке. – Но и я здесь совсем замерзла без тебя…
Конечно же, леди Софи знала, что ее муж умер, но она не хотела мириться с этим. В ее душе в жестокой схватке с болью сошлась обида. Обида на супруга. Еще бы – он ведь бросил ее, оставив одну на растерзание недругам, отдал прямо в лапы Танкреду.
« В случае кончины супруга вдове и детям, кои считаются наследниками рода Бремеров по праву рождения, надлежит вернуться в замок Бренхолл, чтобы восстановить родственные узы на семейном древе», – вот те роковые слова из свадебного договора между Бремерами и Сноббери, благодаря которым даже на расстоянии в сотню миль от Теала леди Софи всегда до боли ясно ощущала кованый ошейник и кандалы на запястьях.
Она молила графа Уильяма позволить ей и его племянникам остаться
Зато она слышала крики его супруги. Каролина Реггерская всегда была добра к ней, приняв, как родную сестру. Помнится, сразу после свадьбы Софи очень ее боялась, и ее страхи были понятны: какая-то беременная девчонка появилась в единоличных владениях графини; у младшего брата ее супруга вот-вот должен был родиться наследник, в то время как у нее самой детей не было. И наследник этот должен был в будущем стать графом Реггерским, лишив ее привилегий и всех прав на владение. В свой первый вечер в замке супруга Софи, конечно же, еще не могла знать, что добрее души, чем у Каролины Сноббери, не найти на сотню миль в округе. Именно та научила тогдашнюю пятнадцатилетнюю Софи быть истинной леди, настоящей дамой, которой будут беспрекословно подчиняться слуги и внимать даже чужие лорды за дипломатическим столом в отсутствие супруга. Каролина помогла ей стать хорошей матерью и заботливой женой. Каролина любила ее. И теперь под ее негодующие крики и проклятия Софи насильно волокли из замка двое солдат Бремеров. А черная карета, стоявшая во внутреннем дворе Реггера, дожидалась молодую вдову, точно эшафотный помост. Ее и служанку с младенцами усадили в карету, дверцы заперли, чтобы она не выскочила на ходу. Напротив сидел Олаф Бремер, человек, которому не было свойственно ничего доброго. Подлый, безжалостный выродок… До того момента она его просто не любила. Что ж, в тот день ненависть наполнила ее до краев.
– Ах, моя дорогая кузина, как же я рад вам, – сказал Олаф и попытался поцеловать ее.
Она оттолкнула его, а он в ответ ударил ее, до крови разбив губу.
Ничего не понимающие, но чувствующие боль своей матери младенцы заплакали. Испуганная служанка пыталась их успокоить, она даже на мгновение не смела отвести взгляд от закутанных в пеленки детей. Господские дела ее не касались – да и что она могла сделать?
– Заткни их, иначе я сам сделаю это. – Олаф со злобой выхватил из-под плаща кинжал и занес над детьми.
Софи бросилась вперед, намереваясь закрыть их собой. Тогда она не понимала, что младший баронский брат ни за что не нарушит волю Джона Бремера и не посмеет причинить вреда племянникам владыки Теала, – она по-настоящему испугалась, а мерзавец, получавший истинное удовольствие от мук родственницы, ударил ее наотмашь кинжалом по лицу. Острая стальная кромка лишь слегка задела скулу и щеку леди, но при этом оставила навсегда свой знак – вечное напоминание и заверение в том, что она ничего не посмеет сделать своим мучителям.
Дорога в Теал с Олафом оказалась самой долгой поездкой в ее жизни. И пусть расстояние было не слишком велико, для нее оно превратилось в вечность, а тракт Семи Желудей, протянувшийся через лес Утгарта на юг, к Теалу, превратился в путь, ведущий к ее личной пропасти.
– Мерзкие Сноббери, – усмехнулся Олаф, вытирая белым платком окровавленный кинжал. – Мнящие себя рыцарями, но при этом неспособные и слова сказать против Бремеров. Чего стоят все их хваленые обеты, дорогая кузина, когда у нас есть подписанные бумаги?! Ха!