Мартлет и Змей
Шрифт:
«Уважаемый Неллике, как вы говорили, так и произошло. Сегодня, примерно в восемь вечера, явился эльф. Он справлялся о пленнике, заверял, что от вас. Я все сделал, как вы сказали: ничем не выдал себя, показал пленника, и он ушел, намереваясь, судя по всему, потом вызволить нашего почетного гостя. Теперь мы будем настороже вдвойне и, если сунется, изрешетим из арбалетов мерзавца. Он назвался. Его зовут Феахе. Надеюсь, что заслужил вашу благодарность и некоторую плату.
Проклятье!
– Еще один вопрос, Альвин. И советую тебе ответить на него предельно честно.
– Слушаю вас, мой саэгран.
– Что у вас происходит с Феахе? Ваши с ним дрязги начинают вредить нашему общему делу.
Альвин заметно смутился, но тут же взял себя в руки и вздохнул:
– Он хочет соединить жизнь с моей сестрой Элленн Виллаэ. А я против подобного союза, так как семья Феахе в прошлом уже запятнала себя…
– Что ж, ясно. – Неллике кивнул.
Желание устранить мешающего браку родственника вполне может послужить причиной тому, чтобы опорочить его перед глазами саэграна. Неллике корил себя: он даже не мог предположить, что некоторые разногласия между Певчими Птицами тянутся еще из Дома.
– И еще одно, Альвин. Немедленно вели явиться сюда всем Певчим Птицам. Того, кто не явится через четыре минуты, арестовать…
К сожалению Неллике, в условленный час собрались все члены его ближайшего совета, но это всего лишь значило, что кто-то из них опередил крылатого посланца Хеймана. Жаворонок, как выяснилось, летает быстрее вороны…
В лесу Утгарта
Странно и страшно было даже просто идти рядом с этим человеком. Не по себе было от самого присутствия того, кого называли Звероловом, от его молчания, от его отстраненного взгляда и будто бы стертого выражения лица. Молчаливый человек в длинном выцветшем плаще, более походящем на криво оторванный кусок старой портьеры, небыстро шел, мягко и осторожно ступая по влажной земле, огибая лужи, коряги и коварные скользкие камни. При себе у него не было никакого оружия: ни клинка, ни рогатины, ни самострела.
Малкольм Турк, лесничий господина барона, в свою очередь, подготовился к ловле, как к походу на войну: через плечо на цепи у него были перекинуты два огромных клыкастых капкана, на поясе – два длинных ножа в кожаных чехлах, в руках – заряженный арбалет.
О своем спутнике Малкольм толком ничего и не знал, кроме одного: он бывший каторжник. Да и выглядел тот под стать: стертые грубые руки, ужасно истощенные тело и лицо, черные круги под глазами, да и нос его был, казалось, неумело приклеен к голому черепу. Редкие спутанные волосы безжизненными прядями свисали по обе стороны лица, и воняло от него так, будто он в последний раз мылся, когда ему было две седмицы от роду, во время обряда имяположения. К слову, подлинного имени спутника Малкольм Турк также не знал, довольствуясь лишь этим безликим прозвищем, которое ни за что не могло дать понять, каков этот человек на самом деле, каковы его мысли и стремления. С таким же успехом он мог бы называться Башмачником или Чистильщиком Котлов – ничего бы не изменилось. В общем, этот человек был тем типом, которого никому не захотелось бы увидеть у себя за столом
Вообще все это предприятие казалось старику весьма странным. Он при помощи какого-то бывшего каторжника должен был изловить двух медведей, и это в то время, когда уже почти все они залегли в спячку, готовясь к скорой зиме!
– Ты когда-нибудь раньше ловил медведей? – расхрабрился и спросил старик.
Они шли по лесу уже несколько часов. Кругом сгущались сумерки, и очертания деревьев стали напоминать прутья огромной клетки. И зачем им понадобилось выходить на ловлю к ночи? Лесник поймал себя на мысли, что незаметно даже для самого себя стал полностью подчиняться этому молчаливому парню с темным прошлым. Озноб пробежал по спине старика от осознания того, что он вообще ничего сейчас не решает, и кто его знает, этого преступника, что придет ему в голову.
– Да, – хрипло ответил Зверолов.
– Каких?
– Обыкновенных урсов. Бурых желудиных гроззов, которые садят дубы в лесах. Пепельных берров, которые трутся шкурами друг о друга и таким образом разжигают огни в чаще. Иссиня-черных хаггеров, у которых из пасти посередине торчит третий клык. Белых карреггенов в горах Тэриона, берлоги которых скрываются в снежных метелях. Бордовых крахрров, которые знают человеческую речь. Черных бааров, детей ночи.
– Зубы твоих капканов, погляжу, щедро омыты кровью. И кого же из них мы ловим сегодня?
– Что ты знаешь о медведях? – Зверолов поднял хмурый взгляд.
Малкольм Турк многое знал о медведях, об их повадках, но главное – как на них охотиться. И то, что они делали сейчас, явно не походило на ловлю дикого зверя. Они просто шли, все углубляясь в чащу. Все это очень не нравилось старому лесничему.
– Я лесником у господ Бремеров уже… да, поди, сорок шесть лет, повидал многое… Медведь – лишь с виду зверь неуклюжий, но к своей добыче он подбирается неслышно, как ползущая от солнечного света тень, а потом одним прыжком настигает и убивает ее.
Зверолов никак не отреагировал на пояснения старика.
– Еще объятия медведя могут избавить от чумы.
Тень усмешки на мгновение проскользнула по той иссушенной складке кожи, которую можно было принять за губы Зверолова:
– Тому есть свидетели?
– Об этом все знают, – хмуро процедил лесник с таким видом, будто в каждый церковный праздник лично занимался тем, что сопровождал процессии чумных в капюшонах в медвежьи урочища. – Еще мне известно, что медведи спариваются раз в семь лет, и тогда на расстоянии семи миль кругом ни одно животное не может разродиться.
– Суеверие.
– Отец рассказывал мне, что у медведей рождаются обычные человеческие дети. А уж потом медведица облизывает новорожденных, придавая им форму медвежат…
Здесь Зверолов промолчал, будто бы не услышал.
– Как ты считаешь, парень? – лукаво поинтересовался старик, глядя на спутника из-под бровей. – Тоже бабкины сказки?
– Да. Во все время, кроме Черной Спячки.
– Это что такое?
– Это когда у медведей рождаются человеческие дети, – хмуро повторил Зверолов. – Как ты собираешься ловить наших друзей? Представь, что это обычный урс…