Мартовские дни
Шрифт:
Глянув на знакомца неугомонных мальчишек, Василиса Никитишна в раздумчивости пощелкала ногтём по тяжелой смарагдовой сережке. Вроде человек приличный, хотя сразу понятно: жизнью битый-трепаный, а оттого к миру недоверчивый. Как пес злобный, на протянутую с добром руку зубы скалит — мол, держись подальше. Но сенных девушек в темном углу за упругие бока не прихватывает и дедовские золотые чаши из кладовых умыкнуть не пытается. Царица его к общему столу велела звать — ромейский гость отказался. Учтиво, но наотрез. Заперся в покоях и сидит там.
— Где ж вы его оборванного-то такого подобрали? — жалостливо вопросила Василиса
Царевич и принц переглянулись. Ответил Кириамэ, как более честный и женского гнева ничуть не страшащийся:
— В трактире, уважаемая госпожа.
— Час от часу не легче, — вздохнула царица-матушка. — Вас-то каким шальным ветром в корчму занесло? Ой, Ёжик, лучше молчи. Не желаю знать, заради чего вы по городским кабакам шатались. Пересвет, намекни гостю, мол, у нас старой рухляди изрядно скопилось. Хотели нищим раздать, но, может, он сделает милость и себе чего выберет? Да повежливее спрашивай, а то опять огрызнется да откажется!
Разумеется, Гай отказался. Сказал, ему и так неплохо. Пересвет его ответ матушке передал. С ехидцей добавив, что это вам не милый покладистый Ёжик, прибывший на чужбину с десятком набитых нарядами сундуков. Особливые на каждое время года, особливые для праздников и еще особенно расписанные хаори для дурного и хорошего настроения. А ромеи, понимаешь ли, склонны к суровой воинской простоте. Ходить в обносках — их древняя культурная традиция.
Царица на отпрыска-зубоскала замахнулась вязанием, кликнула сенных девушек и решительно отправилась наводить порядок. Пересвет, заранее довольно ухмыляясь, потащился следом — ну, как угрюмый ромей справится с женской настойчивостью?
Бой вышел неравным. Все-таки одному мужчине тяжко сладить с десятком женщин. Царевич объявил себя нейтральной стороной и заявил, что давно усвоил: спорить с родной матушкой — себе дороже. Как любящий сын, он смирно постоит в сторонке. А гыгыкает украдкой вовсе не по коварству и подлючести, клевета это и лжа неправдивая, но исключительно по молодецкой резвости характера. Пусть Гардиано еще скажет спасибо, что матушка дозволяет ему наряд выбирать по собственному разумению, а не согласно велению ее чуткого материнского сердца. Которому всегда виднее, что лучше для стороннего блага.
Гай в ответ зыркнул столь зверски, что Пересвет счел за лучшее поскорее убраться прочь. Сдавленное хихиканье упрямо рвалось наружу, вскипая пузырьками, как перебродившее сусло.
В общем, не мытьем, так катаньем, а вынудили гостя приодеться. На франкский лад, потому как несколько робко предложенных эллинских хламид с вышивкой золотым узорочьем и цветными каменьями были наотрез отвергнуты.
После этого Василиса Никитишна сочла свой долг выполненным. Крышу над головой обеспечила, нарядами одарила, угощений поднесла — и будет с нее. Дальше пусть Пересвет и Кириамэ сами решают, на кой ляд им занадобился в хозяйстве заезжий ромей с мрачной ухмылкой и привычкой скользким угрем увертываться от расспросов. Она уж и так, и эдак. Издалека обиняками заходила, про отца-мать с братьями-сестрами разговор заводила, про далекую Италику выспрашивала, и как иноземцу в Тридевятом царстве живется, по душе ли пришлось — а он то делает вид, что речь плохо разумеет, то отмалчивается, то бросается краткими «да» либо «нет». Девки наперебой глаза строили — не улыбнулся ни разу, словно вообще не заметил. Тошно гостьюшке лишний раз языком шевельнуть, что ли? Что мальчишки в нем только сыскали? Ладно, потом непременно вызнаю, пообещала себе царица-матушка. Нет и не может быть у детишек такого секрета, который рано или поздно не станет известен заботливой матушке.
Царевна же Войслава от принесенной братцем новости, что сочинитель «Мимолетностей» будет некое время проживать с ней под одной крышей, вздохнула, а выдохнуть позабыла. Оцепенела столбиком, ровно суслик-тарбаган на пригорке, руки к груди прижала и моргает коровьими реснищами. Пересвет уже нацелился пальцем в сестру потыкать, чтоб отмерла, как царевна рыкнула гневной медведицей:
— Врешь, ну врешь же! Скажи, что врешь!
— Правду говорю, вот тебе крест, — побожился Пересвет. — Он сам из Ромуса, что в Италике, но перебрался к нам в Столь-град гостевать. Ёжика вон в поединке на виршах одолел, так Ёжик счастлив до ушей. Принц ему за выигрыш пообещал постой в царском тереме. А Гай взамен сулится новую книгу с виршами написать. Гай Гардиано, вот как его кличут. Матушка его в западном крыле поселила, в той горнице, где на стенках прохладный вертоград намалеван.
— А поговорить с ним можно? — утекающим голосом спросила Войслава. — Ну, если не поговорить, то хотя б одним глазком глянуть? Каков он собой, Пересветушка?
— Старый, дряхлый, на одну ногу хромой, — не замедлил с ответом царевич. — Еще на оба глаза слепой, в точности эллинский Гомер-певец. Не оценит он твою красу ненаглядную, не надейся. Разве что на ощупь. Дозволишь старенькому дедушке малость подержаться за свою толстую задницу? Может, тем ты подаришь человеку единственную радость в жизни!
— Отчего я тебя в детстве подушкой не удушила? — вздохнула царевна. — Впрочем, хорошее дело сотворить никогда не поздно. Прибью ведь, паршивец. Зашибу без всякой жалости, не посмотрю, что братец единокровный. Говори, охламонище, покудова я вконец не осерчала!
— Да молодой он, молодой! — Пересвет на всякий случай отодвинулся подальше. С разгневанной Войславы станется под горячую руку швырнуть в братца тяжелым кубком. Кидается она метко и сильно, на своей шкуре не раз проверено. — Лет на десяток постарше Кириамэ будет.
— А красивый хотя бы?
— Не знаю, — растерялся Пересвет.
— Но ты ведь его в лицо видел? — напирала царевна. — И не можешь ответить, красивый он или нет? Рорика, чирьев ему в штаны, сходу красивцем обозвал!
— Он и есть петух-красивец, — буркнул Пересвет. — Лоску много, толку мало. А Гардиано… Блин горелый, Славка, ну не ведаю я! Он мрачный такой, словно помер у него кто или ничто в этом мире ему не мило. Словцо сквозь зубы процедит — и все. Прихвати вон Ясминку для храбрости и сходи сама глянь. А, нет, не выйдет — Жасмин Хановна нынче в хлопотах и заботах! С ромалы на площади пляшет и поет заради народного увеселения!
У Войславы достало совести малость покраснеть и отвести взгляд:
— Ну, мы же подруги, она так просила ее не выдавать… Промеж ней и Джанко покуда нет ничего. Ясмин говорит, он ей просто нравится, мол, с ним легко. И он знает ее наречие! Думаешь, ей легко все время говорить только по-нашенски?
— Джанко, значит, — со вкусом повторил Пересвет. — Джанко-ромалы. С гишпанской хитаррой наперевес. Встретил я его нынче в городе… клянусь, там было на что посмотреть! Даже Ёжик ртом начал мух ловить, а Ёжика так запросто не проймешь.