Мартовские фиалки
Шрифт:
Целыми днями я занимался в основном тем, что глазел на стены, исписанные рукой тех несчастных, которые сидели тут до меня. К моему удивлению, оскорблений в адрес нацистов здесь почти не было, а была словесная перепалка между двумя «падшими женщинами» – социал-демократами и коммунистами. Социал-демократы обвиняли пукеров [32] в том, что это они допустили Гитлера к власти, а пукеры возвращали это обвинение соци.
Сон мне давался с трудом. Койка в моей камере так провоняла, что первую ночь я не смог себя заставить лечь на нее. Но день проходил за днем, и на такие мелочи, как запах от параши – хотя зловоние становилось все более невыносимым, – я перестал обращать внимание. Лишь когда за мной явились охранники СС и вывели меня из камеры, я понял, что это за вонь. Но понял и другое – что есть запахи пострашнее. Есть запах смерти. Тот, что исходил от них.
32
Имеются в виду коммунисты.
Меня провели по длинному, пропахшему мочой коридору к лифту. Мы поднялись на пятый этаж и оказались в приемной, устланной дорогими коврами. Если не знать, что находишься в тюрьме, то, глядя на эти стены с дубовыми панелями и величественно-мрачные портреты фюрера, Гиммлера, Канариса, Гинденбурга и Бисмарка, можно посчитать, что ты попал в какой-то привилегированный мужской клуб.
Мы прошли через двойные двери, высотой, наверное, с трамвай, и оказались в большом светлом кабинете, где работали стенографистки. На мою скромную персону они вообще не обратили внимания. Из-за украшенного резьбой стола навстречу нам поднялся молодой гауптштурмфюрер СС. Он подошел поближе, посмотрел на меня. Ничего, кроме откровенного безразличия, я в его взгляде не заметил.
– Кто это?
Щелкнув каблуками, один из охранников встал по стойке «смирно» и отрапортовал офицеру, сообщив необходимые сведения.
– Подождите здесь, – сказал гауптштурмфюрер и подошел к полированной двери из красного дерева на другом конце комнаты. Он постучал и подождал ответа. Затем просунул голову в дверь, что-то сказал. И только тогда приказал моим сопровождающим ввести меня.
Я переступил порог большого кабинета с высокими потолками, уставленного дорогой мебелью, обитой плюшем и кожей. Стало ясно, что меня ждет не обычный гестаповский допрос, во время которого дубинка и кастет помогают тебе быстрее соображать, а нечто совсем другое. По крайней мере, здесь не будет дубинок – слишком дорогой ковер, чтобы его пачкать.
Мне бросилось в глаза окно от пола до потолка в дальнем конце кабинета. У окна стоял стол, за которым, удобно устроившись в креслах, сидели два офицера СС. Рослые, холеные, хорошо одетые, с нескрываемым высокомерием на лицах. Волосы у обоих были цвета тильзитского сыра, и что их еще объединяло, так это кадыки, выдававшиеся чуть больше, чем следовало. Первым заговорил самый высокий, приказав охранникам и адъютанту удалиться.
– Господин Гюнтер, прошу садиться. – И указал на стул.
Я подождал, когда закроется дверь за адъютантом, и, шаркая, направился к столу, не вынимая руки из карманов брюк. Только таким образом мне и удавалось их поддерживать, поскольку шнурки и подтяжки у меня отобрали при аресте. До этого мне не приходилось встречаться с высшими офицерами СС, и я не знал толком, в каком звании находились эти двое напротив меня, но, по-видимому, один из них был в чине полковника, а другой – тот, что обратился ко мне, – скорее всего, генерала. По виду – оба лет тридцати пяти, не больше.
– Хотите закурить? – Генерал протянул коробку с сигаретами и спички. Я с удовольствием затянулся.
– Может, хотите выпить?
– От шампанского не отказался бы.
Они рассмеялись. Второй офицер достал бутылку шнапса и налил мне полный стакан.
– Боюсь, ничего лучшего мы здесь не найдем.
– Ну, тогда и шнапс сойдет.
Полковник встал и поднес мне стакан. Сделав глоток, я прополоскал рот, а затем уже выпил по-настоящему, каждой клеткой своей чувствуя, как тепло растекается по всему моему телу до самых кончиков пальцев.
– Налей ему еще, видно, у него нервишки пошаливают.
– Нервы у меня в полном порядке, – решил я поддержать разговор, – просто люблю выпить.
– Это как бы часть вашего образа?
– Какой образ вы имеете в виду?
– Образ частного детектива, конечно. Усталого человека в скудно обставленном кабинете, наливающего стакан за стаканом, чьи житейские тяготы скрашивает таинственная и одновременно очаровательная дама.
– В основном работающая на СС, – предположил я.
Мой собеседник промолчал.
– Можете мне не верить, но я обожаю детективные романы. Ваша история, должно быть, весьма интересна.
Надо заметить, что в его лице было что-то необычное. Начиная с носа – непропорционально большого, похожего на клюв ястреба. Может быть, поэтому его подбородок выглядел недостаточно волевым. Стеклянные, немного раскосые голубые глаза были посажены слишком близко, что придавало всему лицу циничное выражение. Глядя на него, можно было подумать, что перед вами человек, смертельно уставший от жизни.
– Думаю, что сказки гораздо увлекательнее, чем моя история.
– Это мое замечание не имеет отношения к вашей работе. А если более конкретно, то и к тому расследованию, которое вы проводите по заданию Немецкой страховой компании.
– Которую, – вмешался в разговор полковник, – мы вполне можем заменить именем Германа Сикса.
Он был похож на своего начальника, только гораздо симпатичнее, но вместе с тем, наверное, и глупее. Генерал заглянул в раскрытую папку, лежавшую на столе перед ним, но сделал это только для того, чтобы показать мне, что они знают и обо мне, и о том, чем я занимаюсь.
– Именно так, – подтвердил он. И, немного выждав, спросил: – А почему вы ушли из Крипо?
– Из-за бумажек, – ответил я.
Он тупо уставился на меня.
– Из-за каких бумажек?
– Ну, из-за бабок. Словом, из-за денег. Кстати, о деньгах. Когда меня привезли в этот отель, у меня в кармане было сорок тысяч марок. Мне хотелось бы узнать, что сталось с ними, а также с девушкой, которая работала со мной. Ее имя – Инга Лоренц. Она пропала.
Генерал выразительно посмотрел на своего подчиненного.
– О вашей помощнице, господин Гюнтер, нам ничего не известно. В Берлине часто пропадают люди, и вы об этом знаете не хуже меня. Что касается денег, то они находятся у нас, в целости и сохранности.
– Спасибо, и не сочтите меня неблагодарным, но лучше бы они лежали у меня в чулке под матрасом.
Генерал сложил свои длинные, тонкие, такие музыкальные руки – как бы приготовившись к молитве – и приложил кончики пальцев к губам.
– Скажите, вам никогда не приходила в голову мысль о деловом сотрудничестве с Гестапо?