Мартовские фиалки
Шрифт:
Я понял, что пришла моя очередь немного подразнить их.
– Знаете, это был очень неплохой костюм до того, как мне пришлось спать в нем целую неделю. Наверное, от меня сейчас плохо пахнет. Но все же не так, как от парней из Гестапо.
В ответ генерал только фыркнул.
– Я понимаю, вам хотелось бы соответствовать тому образу, который вы нарисовали в своем воображении. Детектива, презирающего опасность. Но образ – это одно, а реальная жизнь – совсем другое. Ваши слова свидетельствуют о том, что либо вы не осознаете полностью своего положения, либо вы человек редкого мужества.
Он поднял свои тонкие брови цвета пожухших листьев и, вроде бы сам того не замечая, стал крутить значок «Немецкий всадник», прикрепленный к левому нагрудному карману его кителя.
– Я по натуре – циник. И думаю, что все полицейские в глубине души – тоже циники. Поэтому в обычной ситуации я был бы склонен думать, что ваша бравада объясняется тем, о чем я только что сказал, – недооценкой серьезности своего положения. Но в данном случае я более склонен ко второму варианту. Вы – сильный человек. И надеюсь, что вы меня не разочаруете. – Он выдержал паузу. – Я пришел к выводу, что вас следует отправить в концлагерь. Вы заслуживаете такого наказания.
Я испытал такое ощущение, словно меня неожиданно облили ледяной водой. Я допил стакан и, как будто за меня говорил кто-то другой, услышал свой голос:
– Знаете, если это связано с деньгами...
Оба открыто наслаждались моим замешательством. Они получили то, чего ожидали.
– Ваш маршрут – Дахау.
Я погасил сигарету и закурил другую. Когда я зажигал спичку, было заметно, что у меня дрожит рука.
– Не волнуйтесь, – сказал генерал. – Вы будете работать на меня. – Он присел на край стола прямо напротив.
– Простите, кто вы такой?
– Я – обергруппенфюрер Гейдрих. – Он махнул рукой в сторону полковника и сложил руки на груди. – А это – штандартенфюрер Зост, руководитель подразделения быстрого реагирования.
– Рад с вами познакомиться.
Я понял, что он лжет. Подразделение быстрого реагирования – это команда головорезов Гестапо, о которой мне говорила Марлен Зам.
– В течение некоторого времени я наблюдал за вами. А после того несчастного случая в домике на берегу, в Ванзее, мои люди не спускали с вас глаз в надежде, что вы нас выведете на след, который приведет к кое-каким документам. Думаю, что вы понимаете, о чем идет речь. Вместо этого вы преподнесли нам другой подарок – привели нас к человеку, который спланировал их похищение. В течение нескольких дней, когда вы гостили у нас, мы повторили ход за ходом ваше расследование. И тот же самый дорожный рабочий по имени Бок подсказал нам, где искать этого парня, Курта Мучмана, – взломщика сейфов, у которого эти бумаги находятся теперь.
– Бок? Я в это не поверю. Этот парень не из тех, кто закладывает своих друзей.
– И тем не менее, должен вас заверить, это так. Я не хочу сказать, что он назвал нам адрес, по которому следует искать Мучмана, но перед смертью он навел нас на след.
– Вы его пытали?
– Да. Он сообщил нам, что Мучман как-то сказал ему, что если он окажется в безвыходном положении, то попытается укрыться в тюрьме или концлагере. Понятно, что теперь, когда за ним охотится целая банда гангстеров, не говоря уже о Гестапо, его положение можно действительно считать безвыходным.
– Прием старый как мир, – пояснил Зост. – Для того чтобы избежать ареста за одно преступление, вы садитесь в тюрьму по другому поводу.
– Мы полагаем, что Мучман был арестован и отправлен в Дахау через три дня после смерти Пауля Пфарра. – Гейдрих был явно доволен собой. – Он буквально напросился на этот арест. Его поймали на месте преступления, когда он писал лозунги КПГ на стене отделения Крипо в Нойкельне.
– Концлагерь для коци – не такое уж суровое наказание, – усмехнулся Зост. – Не то что для евреев и педиков. Через пару лет его, вероятно, выпустят на свободу.
Я позволил себе усомниться:
– Не понимаю, почему бы вам не обратиться к коменданту лагеря и не допросить Мучмана? Какого черта я вам нужен?
Гейдрих скрестил руки на груди и покачал ногой, носком сапога почти касаясь моего колена.
– Для того чтобы дать коменданту Дахау такое задание, нужно будет заручиться согласием Гиммлера, а нам бы хотелось избежать осложнений. Вы знаете, рейхсфюрер – большой идеалист. Он, разумеется, посчитает своим долгом использовать эти документы, чтобы наказать людей, которые, как он полагает, виновны перед рейхом.
Я вспомнил о письме Гиммлера Паулю Пфарру, которое Марлен Зам показала мне на олимпийском стадионе, и кивнул в знак согласия.
– Что же касается меня, то я прагматик и предпочел бы использовать эти документы только там и только в том случае, когда и где это мне потребуется.
– Иными словами, вы тоже не исключаете шантаж как метод работы. Я прав?
– Вы меня видите насквозь, господин Гюнтер. – Гейдрих пытался расположить меня. – Но вам надо понять, что эта операция должна быть проведена в тайне. В строжайшей тайне. Вы не имеете права ни при каких обстоятельствах сообщать кому-либо о нашем разговоре.
– Но неужели среди эсэсовцев в Дахау нет человека, которому вы доверяете?
– Конечно, такой человек есть, но как вы себе это представляете? Чтобы он строевым шагом подошел к Мучману и выяснил, где тот прячет бумаги? Будьте же благоразумны, господин Гюнтер.
– Итак, вы хотите, чтобы я отыскал Мучмана и подружился с ним.
– Именно этого я и хочу. Чтобы вы завоевали его доверие. Узнали, где он скрывает эти бумаги. И когда вы все это проделаете, вы откроетесь моему человеку.
– А как я узнаю Мучмана?
– Единственное его изображение, которое у нас есть, – это фотография, сделанная в тюрьме. – Зост протянул мне снимок. Я внимательно изучил его. – Мучмана снимали три года назад. Голова, как видите, обрита наголо, так что не знаю, поможет ли вам это фото. Не говоря уже о том, что он наверняка похудел. Лагерь, знаете, сильно меняет людей. Но есть при этом деталь, которая должна вам помочь: у него на правом запястье есть узел, который очень трудно удалить.
– Зацепиться почти не за что. – Я вернул фотографию. – Боюсь, что мне придется отказаться от этой почетной миссии.