Мартовские фиалки
Шрифт:
Человек Гейдриха, старший охранник СС Бюргер, руководил столярной мастерской, и я подумал: а не пойти ли мне сейчас к нему? Ведь я могу назвать пароль, который откроет для меня двери этого ада. Интересно, что сделает Гейдрих, когда узнает, что я так и не смог выяснить, где находятся документы фон Грайса? Отправит меня обратно в лагерь? Прикажет казнить? А если не подавать никаких признаков жизни, может быть, он решит, что меня постигла неудача, но все-таки выпустит на свободу? Хотя, если исходить из моих впечатлений о Гейдрихе и из того, что я о нем слышал, вряд ли он это сделает... Быть уже на пороге свободы и потерять ее – кому
Какое-то время спустя я приподнял одеяло и накрыл им пожелтевшее лицо Мучмана. Видимо, из одеяла на пол выпал огрызок карандаша, и я секунду-другую просто смотрел на него, прежде чем сообразил, что Мучман мог оставить мне записку. И тогда надежда вновь вернулась ко мне.
Я сдернул одеяло. Руки Мучмана были сжаты в кулаки, и мне пришлось разжимать их. В левой ладони Мучмана лежал клочок коричневой бумаги, в которую заключенные, работавшие в сапожной мастерской, обычно заворачивали после ремонта сапоги эсэсовцев. Я так боялся, что это просто клочок бумаги и ничего больше, что помедлил, прежде чем развернуть его. Однако все-таки обнаружил там каракули Мучмана. Чтобы расшифровать их, мне потребовался почти час. Текст был следующий: «Бюро находок, транспортное отделение, Заарландштрассе, Берлин. Ты забыл портфель где-то в июле на Лейпцигерштрассе. Портфель сделан из простой коричневой кожи, с латунной застежкой, на ручке – чернильное пятно. Имеет золотые инициалы „К. М.“. В нем лежит почтовая открытка из Америки, книга Кала Мая „Точный Глаз и Верная Рука“ и деловые бумаги. Спасибо. К.М.».
Никому, пожалуй, еще не доставался такой необычный пропуск на волю.
Глава 19
Казалось, весь Берлин надел форму – даже продавцы газет и те щеголяли в шинелях и фуражка штурмовиков СА. А ведь в ближайшие дни, насколько мне было известно, не предвиделось никакого парада, никаких сборищ евреев, которые следовало пикетировать. Да, национал-социалисты вцепились уже в горло Германии, но только сейчас, побывав в Дахау, я в полной мере почувствовал, что вцепились они воистину мертвой хваткой.
Я шел в свое агентство мимо министерства внутренних дел, из которого Пауль Пфарр получил задание Гиммлера искоренить коррупцию в Немецком трудовом фронте. Здание министерства находилось между посольством Греции и художественным салоном Шульце, и вход охраняли два штурмовика. В тот момент, когда я проходил мимо, у центрального подъезда остановилась машина, из нее вышли два офицера и девушка в нацистской форме, в которой я узнал Марлен Зам. Я хотел было поздороваться с ней, но передумал. Она прошла мимо, не удостоив и взглядом. Может быть, и узнала меня, но виду не подала. Я остановился посмотреть, как она входит в министерство в сопровождении офицеров, и думаю, что простоял так не больше минуты, но и этого оказалось достаточно, чтобы ко мне подошел толстяк в шляпе с опущенными полями.
– Ваши документы, – властно проговорил он, даже не потрудившись предъявить удостоверение или значок сотрудника Зипо.
– Кто вы такой? – Вопрос был неуместный, но я его задал.
Человек приблизил ко мне свое жирное, плохо выбритое лицо и прошипел:
– Кто надо.
– Послушайте, если вы считаете, что появились на белый свет для того, чтобы всеми командовать, то глубоко ошибаетесь. Так что умерьте свой пыл и предъявите удостоверение личности.
Удостоверение сотрудника Зипо он сунул мне под нос.
– Разленились, вы, ребята. – Я еще не успел достать свое удостоверение, как он выхватил его у меня из рук и принялся изучать.
– А что вы здесь вынюхиваете?
– Вынюхиваю? Это я вынюхиваю? Я остановился на минуту полюбоваться архитектурой этого здания.
– А почему вы так внимательно смотрели на офицеров, которые входили в здание?
– Я и не смотрел на них. Я смотрел на девушку. Обожаю девушек в военной форме.
– Проходите, – приказал он, возвращая мне документ.
Обыкновенный немец терпеливо сносит оскорбления от любого человека в форме, не говоря уж о чиновнике, облеченном властью. Я считаю себя довольно типичным представителем своей нации, но отличаюсь от обыкновенного немца тем, что от природы лишен трепета перед начальством. Наверное, это не совсем типично для бывшего полицейского.
Ноябрь еще только начался, а на Кенигштрассе вовсю свирепствовали сборщики пожертвований для «Зимней помощи»: они приставали чуть ли не ко всем прохожим подряд со своими маленькими красными коробочками. Эта организация создавалась для того, чтобы помочь выжить людям, лишившимся работы во время кризиса, но теперь она стала средством финансового и психологического шантажа – за счет «Зимней помощи» в партийную кассу поступали значительные средства. Однако еще важнее было постепенно приучить граждан к мысли, что они должны отдавать на благо Отчизны все, что у них есть: Каждую неделю какая-нибудь организация непременно занималась поборами. На этот раз в роли активистов выступали железнодорожники.
Железнодорожников я не любил, за исключением одного человека – отца моей бывшей секретарши Дагмар. И не зря: не успел я положить двадцать пфеннигов в очередную коробку, как ко мне тут же подскочил следующий активист. Надо заметить, что тот маленький стеклянный значок; который вы получаете после того, как сделаете пожертвование в пользу «Зимней помощи», предназначен вовсе не для того, чтобы оградить вас от других добровольцев этой организации. Значок всего лишь свидетельствует о вашей благонадежности. Но я что есть силы рявкнул на подлетевшего ко мне сборщика податей – такого бесформенного толстяка, ну, типичного железнодорожника – и послал его подальше вовсе не потому, что уже внес свой пай минуту назад, а потому, что увидел Дагмар, которая тут же исчезла за тумбой для пожертвований у городской ратуши.
Услышав торопливые шаги за спиной, она обернулась. Мы остановились, смутившись оба, перед тумбой, напоминавшей урну, на которой большими белыми буквами было выведено: "Жертвуйте в пользу «Зимней помощи».
– Здравствуй, Берни, – сказала Дагмар.
– Здравствуй, – ответил я. – Я только что о тебе подумал. – Я неловко коснулся ее руки. – Мне так жаль Йоханнеса.
Она поплотнее запахнула воротник своего коричневого шерстяного пальто.
– Ты сильно похудел, Берни. Ты болел?
– Это долгая история. У тебя найдется врем? посидеть со мной за чашечкой кофе?
Мы зашли в кафе «Александрквелле» на Александрплац и заказали настоящий кофе и настоящие Пшеничные лепешки с натуральным джемом и маслом.
– Говорят, что теперь по указанию Геринга масло делают из угля.
– Вряд ли только он сам ест это масло. – Я из вежливости рассмеялся. – А еще во всем Берлине не купишь лука. Папа говорит, что из лука производят газ, который японцы собираются применить против китайцев.