Мартышка для чемпиона
Шрифт:
Даем.
Оставшиеся десять минут периода мы с парнями еще как “даем”. Атакуем, что называется, “на все бабки” владея шайбой буквально девяносто процентов оставшегося до сирены времени. Долбим по воротом при каждом удобном случае. С каждого угла. Хреначим, как из пулемета. Но счет на табло никак не желает меняться. Гребаная перекладина только трижды спасает соперников от неминуемого гола! А уж что творит их вратарь… После игры я обязательно пожму ему руку. Этот парень просто какой-то хоккейный терминатор! Хотя там вся команда хороша. Надо отдать должное: ребята пластаются на льду, принимая удары шайбы на себя не жалея костей.
У
Наконец-то за пару секунд до конца первого периода Ремизов ловит наших соперников на пересменке. Выходит на убойную для удара позицию. Один на один с вратарем. Внутренне я уже успеваю возликовать…
Оказывается, напрасно.
Кэп замахивается, но ударить по не успевает. Раздается протяжный сигнал возвещающий о завершении первой двадцатиминутки. Сука! Яр психанув, хреначит клюшкой по льду. Мы с парнями заковыристо выругиваемся. Это просто какой-то тотальный …здец.
В раздевалке между периодами тренер толкает забойную мотивирующую речь, продавливая нас тем, что уже слишком многое было сделано во имя этой победы. Умение Федотыча подобрать правильные слова в нужный момент — восхищает.
— Их вратарь не стена, парни! Вы его пробивали в прошлых играх, пробьете и в этой.
На второй период мы выходим с настроем переломить ход матча на первых же секундах. Однако… история повторяется.
Мы очевидно сильнее. Во всем. В скорость, во времени, в расстановке сил и в силе удара. Давим с первых секунд. И тем не менее каждая атака по прежнему остается не реализованной. Проклятье какое-то, да и только! Где-то успевает вратарь. Где-то противнику подыгрывает штанга, лязг которой то и дело раздается под сводами арены под дружный не одобрительный гул толпы. Где-то мажем мы.
Мы меняемся, расставляемся, бросаем. И так по кругу все первые десять минут второго периода. Работаем на износ. На разрыв аорты, жадно хватая воздух на скамейках в перерывах между сменами. Пот течет ручьями, пачкая визор на шлеме. Легкие сжимаются от нехватки кислорода. Мышцы начинают гореть.
Согласно выведенной на куб статистике — мы уже в разы перебрасываем противника. Однако ни один из бросков не достигает заветной цели. Заколдовали они свои долбанные ворота что ли?!
На экваторе матча команда начинает заводится. Злиться и агриться. Так же как и народ на трибунах, сорвавший себе голос, скандируя «шайбу-шайбу».
Я тоже, честно говоря, на грани. У меня подкипает. Особенно, когда понимаю, что противник начинает откровенно грязно играть. На льду становится по-настоящему жарко. Происходит все больше стычек и мелких перепалок. А арбитры все чаще отправляют кого-то на скамейку штрафников.
Я держался до последнего. Честно. Старался не отвечать на провокации и избегать силовой борьбы, пока в очередной некрасивый эпизод: когда тяжеловесный защитник противника исподтишка пихнул в спину нашего молодого нападающего — я не выдержал. Взорвавшись от того, что откровенное нарушение правил прошло мимо внимания судей, с разгону припечатал зарвавшегося защитника в борт. Только просчитался. Арбитры зафиксировали с моей стороны удар клюшкой в лицо. Ск-к-котина!
— Бес, какого хера ты творишь? — рычит Рем.
Я отмахиваюсь, со психу усаживая задницу на скамейку штрафников.
Официально: мы в жопе!
За две минуты до конца второго периода случается слабый проблеск надежды, когда шайба наконец-то влетает в ворота противника с легкого щелчка Черкасова. Арена взрывается дружным «ура». Но и тут нас всех быстро спускают с небес на землю. Тренерский штаб команды соперников просит видеопросмотр эпизода на предмет неправильного выхода из зоны.
Минуты видеопросмотра тянутся вечность!
А когда главный арбитр выкатывается на лед и разводит руками в сторону, показывая, что гол не засчитан, ледовый сотрясает недовольный бубнеж, а нашу скамейку дружный протяжный матершинный вздох. Два-ноль — счет с которым заканчивается период номер два.
У нас остается всего двадцать минут, чтобы срочно что-то предпринять. Хотя бы вытащить серию в овертайм — дополнительное время. В противном случае нашу команду можно будет смело записывать в число самых ярких лузеров этого сезона.
Так шикарно тащить весь плей-офф и так феерично просрать в финале? Нет. Так дело не пойдет.
Во втором перерыве в раздевалке затишье. Каждый из парней в своей голове — кубатурит и изыскивает резервы сил, чтобы не просто продержаться еще двадцать минут, а повернуть ход игры в нашу пользу. Даже Федотыч и тот не многословен. Там где не помогают мотивационные речи помочь способно только чудо. И мы в него коллективно верим. Молча переглядываемся. Тут все понятно и без слов.
По итогу небольшого совещания, на третий период тренер незначительно меняет сочетание пятерок. Рискованно. Но будем надеяться, что этот риск окажется оправданным. В ходе чего первые минуты третьего периода проходят без лишней суеты на льду. Противник знатно выдохся, а мы пытаемся экстренно сыграться.
И только мое звено начинает двигаться как единый организм, когда случается очередная неожиданная херня…
Поймав отрикошетившую от борта шайбу, я набираю разгон. Краем глаза отмечаю, что мои партнеры подтягиваются к синей линии. Несусь во весь опор с шайбой на крюке и делаю замах. Собираюсь ударить по воротам, пробивая в девятку, как… в меня на полном ходу врезается сто килограммов мяса.
Защитник команды соперника впечатывает меня в борт, со всей дури заряжая локтем в челюсть. Меня “отключает” моментально. Один короткий вздох и в ушах встает серый шум, через который я едва слышу свисток арбитра и ор парней со скамейки запасных. Стискиваю челюсти. В глазах темнеет. А единственная четкая мысль, что мелькает в голове в момент падения: только бы Царица не видела, ей нервничать нельзя…
Глава 53
Ultima trailer music — electronic paradise
Столкновение. Удар. Мое сердце запинается.
— Арс! — подскакиваю я с места, прикрывая рот ладонями. — О, черт!
— Господи… — судорожно выдыхает Ирина Георгиевна поднимаясь на ноги.
— Нет, нет, нет, Арс, вставай… — шепчу онемевшими губами.
Время растягивается подобно резине. Все случившееся страшной стремительной картинкой проносится перед глазами. Меня бросает в жар: опаляет щеки и шею. Я чувствую, как вдоль позвоночника скатываются бисеринки пота. К горлу подкатывает тошнотворный ком. Глаза неотрывно следят за Бессоновым, который ничком падает на лед около борта, прикрывая лицо крагами.