Мартышка для чемпиона
Шрифт:
— Жду не дождусь момента, когда мы вернемся домой и я сниму с тебя это платье…
— Потому что оно ужасно на мне сидит, да?
— Марта-а-а, — закатываю я глаза.
— Ну что? — бурчит она обижено. — Посмотри вот сюда, — тычет пальцами в лиф. — Они не умещаются в этот долбанный вырез! А сюда, — на живот, — он уже выпирает если встать боком и даже свободный покрой платья не спасает. И задница моя…
— Задницу не трогай, — предупреждающе шлепаю по озвученной части тела. — Она моя. Святая и неприкосновенная часть твоего прекрасного тела. Выпирающий животик это естественно,
— А сиськи?
— А что с ними не так?
— Они огромные!
Я ныряю взглядом в декольте Царицы. По моим губам расплывается улыбка чеширского кота. Да, сиськи просто огонь! И для этого платья их и правда… много. Лиф обтянул упругие груди, выставляя на показ соблазнительную ложбинку. И смотрится это чертовски секусально. Моя беременная жена — ходячий секс.
— Ясно все с тобой, — фыркает Обезьянка. — От тебя поддержки я не дождусь.
— Поддержки в чем? — офигеваю я. — В попытке загнобить себя?
Марта хмурится.
Снова оглядывает свое отражение в зеркале и вздыхает:
— Ладно, я просто волнуюсь, — говорит, прильнув ко мне всем телом.
Я обнимаю ее, укладывая подбородок на макушку.
— Все пройдет замечательно.
— Знаю…
— Тогда чего волнуешься?
— Не знаю.
— Обезьянка, — смеюсь я.
Она в ответ улыбается. Накрывает своими ладонями мои, переплетая наши пальцы. На безымянных поблескивают обручальные кольца. Подумать только, всего месяц прошел со дня нашей свадьбы и четыре со дня знакомства, но уже столько успело произойти: от зачатия нашего мелкого до победы в чемпионате. Какая стремительная эта зараза — жизнь. И как сильно иногда хочется замедлить бег времени. Я не успеваю насладиться. Ей, нами, нашим новым статусом и положением. Мало мне. Всего!
— Пора ехать, — вздыхает Обезьянка. — Ты готов? — спрашивает, крутанувшись в моих руках. — Ой, воротничок замялся, — сосредоточено разглаживает воротник моей футболки-поло.
Я, не удержавшись, поддаюсь вперед и ловлю своими губами ее губы. Накрываю на удивленном выдохе. Целую, медленно умирая от понимания того, что в ближайшие несколько часов уединиться нам не светит. Родители уже ждут нас в ресторане. Но вот потом…
Потом мы оторвемся на полную катушку. Это я и даю Царице понять, углубляя поцелуй и крепко ее в себя вжимая. Ныряя ладонью под подол ее платья, поглаживаю лениво, забираясь пальцами под резинку трусиков и ниже. Еще ниже. Касаясь заветного местечка.
Марта тихонько стонет и начинает брыкаться:
— Стой, стой, стой… Арсений, стой!
— Стою, — выдыхаю. — Уже везде где надо стою.
— Дурачок! — хохочет женушка. — Не надо так, а то мы рискуем никуда не поехать.
— Хороший план. Нет?
— Нет!
— Я быстро, мы успеем…
— Исключено! — отскакивает от меня Царица и шлепает меня по руке, которую я снова тяну к ее попке. — Я не хочу быстро. Я хочу качественно и долго, — строжится. — Но не сейчас. Нам нужно сообщить твоим родителям новость, — раскрасневшаяся, растрепанная, но такая горячая одергивает платье, поправляя. — Я что, зря так заморочилась со всем этим ужином? Только представь лицо Ирины Георгиевны, когда она узнает…
Представляю.
И жена моя представляет, отчего в ее глазах начинает плясать озорной огонек.
— Поехали! — хлопает Марта в ладоши и выскакивает из гардеробной прежде, чем я успеваю хоть что-то ответить.
Я качаю головой и улыбаясь, иду следом.
Слово жены — закон. Кажется так звучит первое и единственное правило кодекса подкаблучников?
Но, по правде говоря, мне и самому не терпится сообщить матери такую долгожданную для нее новость. Мы с Обезьянкой по-честному молчали до последнего. Пока живот не начал очевидно расти. Еще маленько, и уже никакие мешковатые толстовки и платья не скроют нашего “интересного положения”. А это значит, что прямо с завтрашнего дня звонков и визитов Ирины Георгиевны к нам станет в разы больше. И это в лучшем случае. В худшем — она вообще переедет…
Шутка.
Но не лишенная доли правды.
Родителям Царицы мы сказали еще до свадьбой. Ну как мы? Я. Когда, отдавая дань традиции, поехал к ним знакомиться и просить руки их дочери — мой язык зажил собственной вольной жизнью. Обезьянка говорить не хотела. Мол, рано, лучше после свадьбы и прочее бла-бла. А вот я не сдержался. Выйдя с Марком Романовичем на балкон, на мужской разговор тет-а-тет, взял, да и ляпнул со счастливой улыбкой олуха на лице:
— Марк Романович, а у вас скоро родится внук.
То ли это было на стрессе, то ли с испугу. Так-то я впервые в жизни руки и сердца чьей-то дочери просил! Да и, в целом, с родителями избранницы знакомился в первый и, уверен, последний в жизни раз. Но слова вылетели сами. А, как известно, обратно их уже не вернуть.
В общем, думал Обезьянка меня там же и порешает. Только позже понял почему. Когда нам еле удалось отбиться от предложения Людмилы Витальевны — мамы Марты — о их с мужем переезде в столицу. Мол, и к внукам ближе, и город больше. А то, что у ее мужа в их городе была стабильная хорошая работа и квартира, в которой они только недавно сделали ремонт — женщину мало волновало.
Нет, разумеется, я ничего не имею против помощи бабушек и дедушек и крепкой связи с родственниками. Но, камон? Представьте, в какой вечный хоровод превратилась бы наша с Обезьянкой дальнейшая жизнь? А мы молодожены. Нам уединения хочется. Мы еще не натра… кхм, не успели насладиться супружеством и всеми из него вытекающими. До ресторана с Обезьянкой доезжаем за час с небольшим. На улице стоит теплый летний вечер. Вокруг все зеленое, цветущее и благоухающее. Птички поют, машины гудят, люди шумят. Улицы трещат от обилия выползших из своих квартир горожан.
Я паркуюсь в кармане у ресторана и выхожу первый, открывая и придерживая своей Царице дверь. Она, выпорхнув с переднего пассажирского, привстает на носочки и чмокает меня в нос.
— Спасибо, мой рыцарь.
— Всегда пожалуйста, моя королева.
— И чего это ты так расстарался, Бессонов?
— У меня большие ожидания от предстоящей ночи.
— Так я и знала, — притворно вздыхает Обезьянка, — все старания исключительно ради секса.
— Не всегда, — захлопываю дверь. — Иногда исключительно потому, что я люблю тебя.