Маша без медведя
Шрифт:
Я выглянула из-под одеяла, с трудом приоткрыв один глаз.
Доктор. Наверное, тот Пал Валерьич, который на «сипозиум» ездил. Умный, должно быть. Большой, жизнерадостный, в белом халате. А борода чёрная, аккуратным клинышком. Сколько там ему лет за этой бородой? Этих бородатых никогда не поймёшь… Но не настолько старый, чтобы называть его дедушкой — это однозначно.
Одна половина сонного сознания привычно подсказала, что он вполне может пользоваться магией, чтобы выглядеть моложе своих лет. Другая половина внезапно оживилась и завопила: так-так, погодите! В этом мире нет магов, значит, он выглядит в точности на свой возраст! А это сколько?
— Сколько вам лет? — строго спросила я.
Доктор
— Тридцать два.
Всего! Этого явно недостаточно, чтобы быть безопасным дедушкой! Перед посторонним мужчиной тридцати двух лет порядочная девушка точно никогда не покажется в ночнушке!
— Доктор для молодой девушки должен быть женщиной, — вынесла свой сонный вердикт я и снова спряталась под одеялом.
— Может быть, всё-таки поговорим? — приветливо предложил доктор.
— Не раньше, чем мне вернут приличную одежду, — сурово ответила я из своего укрытия.
Доктор спрашивал ещё что-то: про меня, про рисунки — но я отвечала гробовым молчанием. Честно говоря, я смертельно хотела спать, потому что легла уже под утро, и его весёлый голос исчез в глуб и нах моего сна, как камешки, брошенные в реку.
…
— ЗА-А-АВТРА-А-АК!!! — этот вопль ворвался ко мне в палату вместе с открывшейся дверью, и я подскочила на кровати от неожиданности.
Вчерашняя раздатчица, румяная и деловитая, уже наливала мне в стакан какую-то буровато-розоватую жидкость.
— Это что? — подозрительно спросила я.
— Каша рисовая сладкая на молоке, батон, масло, сыр и какао, — озвучила она мне весь набор сразу, — бери давай!
Я пристроила стакан с какао (то, что это какао, я определила методом исключения) на довольно высоком подоконнике, забрала остальное, и тележка укатилась, поскрипывая колёсиками. Дверь снова закрыта.
Тарелка с кашей начала обжигать руки, и я не придумала ничего умнее, как поставить её на кровать. Скопившаяся за время сна мана переполняла меня, что называется, «под крышку». И тут мне в голову пришла гениальнейшая идея (во всяком случае, я сочла, что она таковой является). Мне нужна зубная щётка!
Если вы думаете, что я собиралась создавать её из ничего — ошибаетесь. Нет, в принципе, это возможно. Но потребуется такое колоссальное количество энергии (и усилий, главное — усилий!), что глаза в кучу съедутся. А вот на трансформацию из одного вида материи в другой нужно тоже очень много, но всё же гораздо меньше, чем при творении с нуля.
Я оглянулась: что тут у нас ненужное?
А вот, кстати, три куска батона — явно для меня много. Возьмём, да и оторвём от одного из них корочку, и придадим ему форму, условно приближённую по виду к зубной щётке, чтоб легче было. Та-а-ак, а теперь транс-фор-мируем… готово! Из отщипнутого кусочка мякиша сделаем горошину зубной пасты. Кайф полнейший! Я с превеликим удовольствием почистила зубы, посушила и спрятала под подушку щётку, съела кашу и хлеб, а вот по поводу какао… То ли какао в наших мирах было разное, то ли варить его в этой лечебнице не умели — кто знает. Напиток (больше всего хотелось назвать его словом бурда) доверия не внушал. В итоге я вылила это подозрительное какао в раковину, набрала воды (пить-то надо) и ради тренировки придала ей вид и вкус апельсинового сока. Получилось весьма недурно!
Я заправила постель и приготовила пару оставшихся чистых листов для рисования, попутно припоминая все уроки, которые мне давал Баграр касательно внушений и подконтрольных действий (сверх школьной программы, конечно же!). Как хорошо, что в голове всё-таки уложились знания, хоть я и считала, что никогда не смогу ими воспользоваться! Чувствую, сегодня мне это пригодится, и не только в общении с доктором.
Попутно, в каком-то странном порядке — а, скорее, безо всякого вовсе порядка — созревали мои памятные икринки. Это было зд о рово, потому что хоть немного развеивало свалившийся на меня ужас безызвестности. А с другой стороны — все эти воспоминания принадлежали маленькой семилетней девочке и касались в основном бытовых вещей. И каким образом всё это мне поможет выжить, я пока не особо представляла.
ПАМЯТНЫЕ РЫБКИ
Вот, например, иногда мы с мамой ездили в центральный городской парк и катались на каруселях — в основном я, конечно. Билет на трамвай (это такой железный дико грохочущий сарай на железных колёсах, который ездил строго по отведённым ему железным же полоскам), стоил четыре копейки. А карусели по-разному. Детские в основном десять. Мне очень нравились лошадки. В моих воспоминаниях они были в е рхом красоты и желанности. Разглядывая их теперь со стороны, я понимала, что лошадки были довольно грубо вылеплены из какого-то дешёвого материала, аляпо раскрашены, а для пущей привлекательности снабжены гривами и хвостами, более всего напоминающими мочалку. Я усаживалась на самого-самого яркого красного коня (а если он был уже занят, то на ярко-оранжевого с чёрной гривой), вцеплялась в железную палку, торчащую прямо перед седлом и уходящую куда-то под крышу карусели, и получала три минуты полнейшего восторга. Были ещё места в «каретах» — в промежутках между этими лошадьми, на деревянных креслицах. Но кареты я отвергала с пренебрежением. Что за интерес сидеть на лавке, когда выпадает шанс пронестись в настоящем седле? Если была возможность, на лошадках я каталась дважды.
Вторым по привлекательности был «Ветерок», причём желательно не детский, «лялечный», а взрослый. Сиденья там были побольше, и меня неизменно сдвигало неведомой силой к внешнему краю, когда подвешенные на цепях кресла начинали раскручиваться. Зато какие ощущения! О-го-го! Вот почему я так магию воздуха люблю — всё с тех пор! Верхнее огромное кольцо, к которому подвешены сиденья, раскручивается всё быстрее и быстрее, кресла на цепочках приподнимаются и раскрываются, словно лепестки гигантской ромашки — я лечу над землёй! Выше! Выше! Внизу мелькают люди, верхушки кустов, трёхметровая, окружающая аттракцион ограда — всё где-то там. А мы мчимся — мне кажется, на высоте верхушек деревьев. Кажется? Или просто вокруг забора растут не очень высокие рябины? Но как захватывало дух!
Интересно, я теперь смогу летать? Раньше в е рхом моих возможностей была осторожная левитация в полуметре над полом — чтоб не убиться, если вдруг энергия внезапно кончится. Надо будет попрактиковаться.
Ещё выше поднимало колесо обозрения, но его я не очень любила — очень уж медленно, а мама всё время боялась и судорожно сжимала мою руку: «Сиди смирно!» — «Не вертись!» — «Не шевели корзину, упадём!» Неинтересно, в общем.
Качели-лодочки я как-то тоже игнорировала. На площадке в нашем дворе такая качеля* постоянно стояла, и я скупердяйски считала, что пусть она и видом попроще, и не так богато разукрашена, зато на ней можно бесплатно целый день качаться — то же самое.
*Именно так мы, дети двора, этот предмет и называли.
А на сэкономленные денежки лучше ещё раз на лошадках пронестись или в чашках покрутиться. Или сахарной ваты купить. А лучше мороженого! Правда, за десять копеек было только молочное. Но за пятнадцать копеек можно было купить уже сливочное, а если мама расщедрится — двадцатикопеечный пломбир! А уж за двадцать пять, что вообще неслыханная роскошь — пломбир с кусочками шоколада или с орехами. Какая вкуснятина, у меня от воспоминаний аж рот слюной наполнился.