Маша без медведя

Войлошников Владимир

Торопливыми шагами влетела ещё одна медсестра с бренчащей банкой:

— Вот! Пал Валерьич сказал: к вечеру будет всё, что вы просили, — эта тоже клюнула носом.

— Спасибо, вы можете идти, — я приняла банку. При ближайшем рассмотрении в ней обнаружились ручки шести цветов и несколько разномастных карандашей.

Разноцветным ручкам я обрадовалась больше всего. Цветной узор куда лучше впитывает ману, чем простой графитный! А маны здесь тоже было больше, возможно, потому, что окна было два, и рядом со вторым в стену была врезана высокая, в верхней части остеклённая дверь.

Причём, стёкла не были замазаны краской, и решёток непосредственно на окнах не было, а сами окна выходили на крошечный садик, с трёх сторон окружённый глухой кирпичной стеной.

Стены меня волновали мало — главное, что садик был! Низкорослые клёны горели в нём красным и багряным, и была открытая земля газона — а ничто так сильно не излучает ману, как живая земля, разве что море. Поэтому маги старались селиться в лесу или на побережье.

06. ПРОЯСНЯЕМ БУДУЩЕЕ

В НОВОЙ ПАЛАТЕ

Я подошла к окну, за которым осенними красками горели кусты и деревья. От растений, а ещё больше от неприкрытой камнем земли, поднимался непрерывный, словно восходящий поток пара, магический фон.

Вот и дом Баграра стоял в лесу. Там ещё рядом был большой ручей, в котором водились огромные форели. Баграр всегда говорил, что если идёт рыбачить, то каждый раз объедается дважды: рыбой и магией.

Мне вдруг стало так грустно, в носу защипало и захлюпало. Второй раз за утро! Надо с этим как-то бороться. Я села на кровать и постаралась продышать энергию, разогнать её по всему ментальному плану, заполнить все тёмные места, тени и неясности, а ближе к центру — к сердцу — сформировать тёплую и уютную сферу. Зона тепла и комфорта. Прибежище души…

Грусть не испарилась, но перестала давить, превратилась в светлую тень.

Вот принесут мне краски, и я попробую нарисовать портрет Баграра — пока он жив и ярок в моей памяти. А пока возьму ручки и нарисую форель, которую он так любил — нарисую узорчато, чтобы в ней была и плоть, и магия.

Я почти дорисовала, когда в комнату осторожно постучали:

— Входите.

Дверь открылась, за ней стояла Агнесса, которая принесла мне горсть бумажных упаковок с разнообразными по виду и запаху порошочками. Медсестра не хотела уходить и настаивала на немедленном приёме. Я забрала у неё всё это богатство, сказала: «Я всё выпила, идите!» — на этом моё взаимодействие с местной медициной закончилось. Мало ли какая дрянь в эти порошочки намешана? Вдруг я опять спать начну по четырнадцать часов или в дерево нечаянно превращусь — нафиг, нафиг…

Буквально следом за медсестрой явилась раздатчица, без тележки, зато с подносом, накрытым полотенцем.

— Обед? — как будто спросила она меня.

— Ого, надо же, а сколько времени?

— Уже половина первого.

— Да входите же, — я подвинула рисунки, освобождая место для подноса.

— Вы как покушаете, синюю кнопочку нажмите, я за посудой прибегу. Или если что не так с едой или добавочки захотите — жмите тоже.

— Понятно, спасибо.

— Приятного вам аппетита! — и эта тоже деревянно поклонилась, прежде чем уйти.

Сферы небесные, чего им такого этот доктор наговорил?

Я сняла с подноса полотенце. Что-то не верится мне, что это стандартный местный обед. Во-первых, посуда из алюминиевой превратилась в расписную фарфоровую. Во-вторых, если вчерашний ужин и сегодняшний завтрак были нарочито простыми (хотя всё было вполне приемлемо и сытно), то этот обед явно претендовал на изысканность. Вон, хлебушек на выбор — чёрный, белый, и не кубик масла поверх, а ровненько намазано, да ещё и листиками зелени украшено. Салатики в мелких вазочках, соусы в чашечках, тарелки накрыты специальными крышками под вид серебряных… Стальные, конечно! Уж маг-то слышит, как металл звучит. Но с претензией на аристократизм.

Может, это самого д о ктора Павла Валерьевича набор?

Ладно, пусть меня внезапно начали считать хоть потерянной принцессой — пофиг, зато жизнь приобрела более приятные черты.

Пока ела суп, раздумывала. Передо мной отчётливо маячила перспектива императорской гимназии. Причём, женской. До сих пор я училась в общей школе для мальчиков и девочек, потом Баграр грозился отправить меня в училище — тоже общее, а тут, видать, повсеместное раздельное обучение.

Хорошо это или плохо? В смысле, не разделение, а сам факт определения в гимназию? Меня несколько нервировала идея на четыре года попасть в зависимость к неким чужим людям. Можно было ведь дождаться документов, забрать их и тихонько уйти.

С другой стороны — где в этом случае жить? Судорожно соображать, чем заработать? Воровать мне претило, да и недостойно это не просто дворянского звания, а вообще — представителя любого разумного вида. А на дворе зима приближается. Вон, листья с клёнов полетели. Пристроиться в каком-нибудь богатом многолюдном доме, накинуть невидимость и жить как призрак, потихоньку питаясь с общего стола? А мыться? Этак меня по запаху вычислять начнут, как-то фу. Да и не поговоришь ни с кем, тоже перспектива так себе.

Постоянно головы людям морочить? Опять же надоедает. Да и морок этот — он же как враньё. Беспрерывно запоминать надо, что кому и как наморочил. А ну как эти люди встретятся да поговорят? Или выветрится морок, а человек остаточно запомнит что, да разбираться полезет? Неприятности могут быть. Как говорится: всех не заморочишь. Да и не моё это — ну, не люблю. В крайнем случае — да, а без надобности…

Вот придёт доктор с новостями, посмотрим, когда он будет, этот крайний случай.

АВАНТЮРА

Павел Валерьевич явился к пяти часам. К этому времени я дорисовала свою форель, успела обнаружить, что в санузле моей комнаты кроме туалета также имелся душ (более комфортный и просторный, ура!), а в нём бутылочка с шампунем (ещё раз ура!), превратила часть поверхности моего рисовального подноса в зеркальную и, глядя в него, экспериментировала с магической укладкой причёски. Волосы у меня длинные, коса почти до колена. Всегда хотелось что-нибудь эдакое вычурное попробовать, но вечно не хватало чего? Правильно, маны. Зато теперь я уж отвела душу с экспериментами!