Машина мышления. Заставь себя думать
Шрифт:
Однако само наличие в обыденном, бытовом языке слов, обозначающих конкретные эмоции, заставляет нас думать, что такие феномены, как «эмоции», в принципе существуют.
Называя оценочные реакции животного на конкретные раздражители художественным словом «эмоции», мы придаём им, согласитесь, некое «психологическое» звучание.
Так что где-то на горизонте уже начинает мерещиться Психея — сама, так сказать, Душа. И всё это, конечно, становится таким нам близким, возвышенным, таким эмоционально понятным…
Но,
Проще говоря, мы начинаем искать и даже видеть в реальности то, чему придумали название, а есть оно в действительности или только нам показалось — это уже дело десятое.
Ну а дальше — больше: если нам начинает казаться, что «эмоции» — это какие-то действительные и самостоятельные сущности, то следует вроде как искать в мозге и соответствующие нейронные центры…
Следуя этой логике, в 1937 году какие-то добродушные американские грантодатели разместили в СМИ информацию о том, что готовы оплатить исследование, которое обнаружит соответствующие центры в мозге.
Невропатолог Джеймс Пейпец, работавший тогда в Корнуэльском университете, совершенно случайно наткнулся на это объявление и был крайне раздосадован…
В своей клинической практике он регулярно сталкивался с нарушением эмоциональных реакций у пациентов, имеющих те или иные повреждения мозга, поэтому вопрос о локализации соответствующих центров казался ему уже давно решённым.
Желая посрамить грантодателей, он засел за разгромную статью, которая должна была, как он рассчитывал, показать несостоятельность их запроса.
Пейпец принялся описывать в своей работе те области мозга, повреждение которых приводит к изменениям в эмоциональных реакциях пациентов, и вдруг осознал, что они образуют огромную область, замыкаясь в своеобразный круг, — ба-бам…
Теория возникла там, где её не ждали.
Так с лёгкой руки Джеймса Пейпеца «обонятельная система» превратилась в «эмоциональный круг», или «круг Пейпеца», а затем и в limbic system…37
До сих пор в научном мире идёт дискуссия относительно отдельных составляющих лимбической системы — должны они входить в неё или нет, но общий консенсус плюс-минус достигнут и выглядит следующим образом (рис. 35).
Рис. 35. Схема отделов мозга, входящих в лимбическую систему.
Кстати, кажется, никто уже не понимает, почему «круг Пейпеца» стал «лимбической системой». Ясно, что название произошло от латинского слова limbus, что значит «граница» или «край».
Но то ли «круг Пейпеца» стал «окраиной» из-за того, что эта область мозга располагается по краю мозолистого тела, то ли же тут и вовсе большая литература!
В самом деле, «лимбом» в средневековом католичестве называли область запредельного мира, где оказываются души тех, кто не заслужил ада и вечных мук, но и не может попасть в рай «по техническим причинам».
Лимбическая система и впрямь занимает в мозге срединное положение между «возвышенной» корой и «рептилоидным» стволом. Так что почему бы и нет, собственно?..
В «Божественной комедии» Данте, кстати сказать, «лимб» — это первый круг Ада, где, как мы помним, находятся некрещёные младенцы и такие добродетельные нехристиане, как, например, античные философы, поэты и герои. А поэтому Сократ, согласно этой традиции, очевидно, должен быть признан лимбиноидом…
Но оставим терминологическую игру, а то уже даже страшно представить, куда она может нас завести, и вернёмся к языковой.
Итак, об эмоциях ли вообще речь?
Меня, как я уже говорил, вся эта история с эмоциями очень смущает. Ведь что такое наши «эмоции», если не субъективные признаки значения для нас, а точнее — для наших биологических потребностей, тех или иных внешних раздражителей?
Так разве не правильнее в таком случае было бы говорить, что лимбический мозг — это не про эмоции, а про те самые биологические потребности, запрограммированные в конкретных подкорковых центрах?
• Что-то воспринимается нами как угроза, если соответствующий раздражитель актуализирует наш инстинкт самосохранения.
• Что-то кажется нам сексуально возбуждающим, если включает наш половой инстинкт.
• Что-то кажется нам вкусным только в том случае, если способно утолить наш голод.
Но почему так важно это уточнение — «эмоции», «потребности»?
Потому что это разоблачает языковую игру. Да, нам субъективно кажется, что мы испытываем какие-то эмоции, из чего мы делаем далеко идущие выводы о нашей внутренней, чувственной, эмоциональной и даже духовной жизни.
Но что это, если не иллюзия?
Да, при удовлетворении или фрустрации наших биологических потребностей, генетически и эволюционно обусловленных, нейроны выделяют или одни нейромедиаторы, или другие.
В случае успеха мозг заливает дофамином, серотонином, эндорфинами и т. д., в случае неудачи на авансцену выходят другие катехоламины, индолил ал кил амины, гамма-аминомасляная кислота и т. д.
Но то, что мы что-то чувствуем в этот момент, — это лишь субъективный шум, как грохот от захлопнувшейся двери.
Наличие этого субъективного свидетельства события не следует признавать самостоятельным событием. Это лишь признак основного события. И на самом деле вовсе не такой уж необходимый.