Машина смерти
Шрифт:
Долина вскоре резко расширилась, превратившись в вытянутое полумесяцем пастбище с полоской леса по берегам реки. Вот здесь-то и приостановилось на какие-то полминуты переднее животное и впервые вдоль цепи наездников прогрохотало: «Дназд».
Но дназд так и не показался. Отряд робко двинулся через луговину дальше, воины на всякий случай припали к спинам животных.
Стало темнеть. Несколько пучков перистых облаков высоко над головой выкрасились в темно-бронзовый цвет в лучах заходящего солнца. Вскоре отряд вошел в узкое ущелье между скалами, скорее даже расщелину, сквозь которую животные могли протиснуться, лишь совсем поджав под себя ноги. Временами Герсен мог бы прикоснуться к стенкам
Вождь со своими помощниками расположился чуть в стороне от остальных и начал с ними вполголоса совещаться. Затем бросил взгляд в сторону Герсена и Алюз Ифигении и подал знак. Тотчас же двое воинов разбили нечто вроде палатки из черной кожи. Алюз Ифигения издала еле слышный вздох и потупила взор.
Как только закончилось приготовление еды, каждый воин достал железную миску из-под прикрывавшей затылок части шлема и погрузил ее прямо в котел, не обращая внимания на горячий пар и кипящую подливу. Не имея никакой посуды, Герсен и Алюз Ифигения терпеливо наблюдали за тем, как воины расправлялись с едой непосредственно пальцами, помогая лишь широкими ломтями черствого хлеба. Первый закончивший есть воин вычистил миску песком и учтиво протянул ее Герсену, который с благодарностью принял ее, окунул в варево и отнес миску Алюз Ифигении, чем вызвал удивленный ропот среди воинов. Тут же появилась еще одна миска, и теперь за еду принялся Герсен. Похлебка оказалась не такой уж мерзкой, хотя и пересоленной и приправленной какой-то весьма необычной, очень острой специей. Хлеб был твердым и отдавал жженым бурьяном. Воины сидели на корточках вокруг костров, не смеясь и не затевая какой-либо возни.
Вождь поднялся во весь рост, прошел в палатку. Герсен стал озираться по сторонам в поисках места для себя и Алюз Ифигении. Ночью будет очень холодно, поскольку при них были только плащи. Тадоскои, у которых не было даже этого, очевидно намеревались лечь спать прямо возле костров… Воины то и дело как-то загадочно посматривали в сторону Алюз Ифигении. Герсен тоже повернулся к ней. Она сидела, не отрывая глаз от костра, обвив руками колени. Ничто, казалось, не должно было вызывать к ней повышенное внимание. Из палатки вышел вождь, хмурое лицо его выражало недовольство – как будто пришел конец его терпению. Кивком головы он поманил к себе Алюз Ифигению.
Герсен медленно выпрямился во весь рост. Алюз Ифигения, не отрывая глаз от костра, произнесла тихо:
– Для тадоскоев женщины – существа низшего порядка… Женщины у них находятся в общественной собственности, и воин, занимающий наивысшее положение, спит с полюбившейся ему женщиной – первым.
Герсен повернулся к вождю.
– Объясните ему, что это не в наших обычаях.
Алюз Ифигения медленно подняла голову, пристально глядя на Герсена.
– Мы ничего не можем сделать. Мы…
– Скажите ему.
Алюз Ифигения повернулась к вождю и передала ему слова Герсена. Сидевшие вокруг костра воины застыли, как каменные изваяния. Вождь, казалось, был ошарашен и сделал два шага вперед.
– На своей родине вы обязаны строго соблюдать свои собственные обычаи, – сказал он. – Но здесь – Скар Сакау, и здесь надо придерживаться наших. Вот этот бледнолицый является наиболее
Герсен не стал дожидаться перевода.
– Скажите ему, что я особо выдающийся воин у себя на родине. И если вы и будете спать с кем-нибудь, то только со мною.
На что вождь не без галантности отвечал:
– Повторяю, здесь Скар Сакау. Я здесь вождь, никто не смеет мне перечить. И не стоит тратить попусту слов, доказывая, что бледнолицый мне не пара. Так что, ступай сюда, женщина, и на этом закончим эти недостойные меня переговоры.
– Скажите ему, – упорствовал Герсен, – что мое положение воина куда выше, чем его – что адмирал космического флота, Верховный Правитель, сам Господь-Бог – кто-угодно, лишь бы это стало ему понятно.
Она покачала головой и поднялась.
– Мне лучше повиноваться.
– Скажите ему.
– Вас убьют.
– Скажите ему.
Алюз Ифигения перевела слова Герсена. Вождь сделал еще два шага вперед и показал на крепкого молодого воина.
– Ну-ка докажи этому бледнолицему, что он из себя представляет. Задай ему настолько крепкую взбучку, чтобы он надолго запомнил свое жалкое место.
Воин сбросил доспехи с верхней части туловища.
– Бледнолицый вооружен, как самый настоящий трус, – произнес вождь. – Передай ему, женщина, что он должен биться как подобает мужчине, в лучшем случае, только с кинжалом в руках. Пусть он снимет с себя все мечущее молнии оружие.
Дрожащей рукой Герсен потянулся было к лучемету. Но тут же понял, что рядом стоящие воины тотчас же обезоружат его. Он неторопливо расстался с оружием, отдав его Алюз Ифигении, снял с себя куртку и рубаху. Его противник был вооружен тяжелым кинжалом с обоюдоострым лезвием. Герсен в связи с этим извлек свой собственный нож с узким и длинным лезвием.
Воины-тадоскои расчистили пространство между тремя кострами и, присев на корточки, образовали круг. Темно-коричневые лица их оставались сумрачными и бесстрастными, что делало их всех похожими на гигантских насекомых.
Герсен вышел вперед и прикинул в уме возможности своего противника. Он был повыше Герсена, могучими были его мышцы, быстрыми – движения. Пальцы его поигрывали тяжелым кинжалом будто перышком. Герсен чуть приподнял свой нож, продолжая держать его свободно. Молодой воин описал кинжалом круг в воздухе, как бы пытаясь подобным маневром загипнотизировать противника. Сталь клинка, отражая сполохи костров, образовала в воздухе зловещее огненное кольцо.
Резким движением Герсен швырнул свой нож в противника. Острое лезвие проткнуло его запястье и пригвоздило к плечу. Из мгновенно потерявших силу пальцев выпал кинжал. В немом изумлении парень взирал на беспомощную руку. Герсен подошел ближе, поднял оброненное воином оружие, низко пригнулся, увернувшись от удара ногой, и сам ударил воина в голову чуть повыше уха плоской стороной его же собственного кинжала. Воин пошатнулся, Герсен ударил его еще раз. Так и не оправившись после меткого попадания Герсена, парень рухнул наземь.
Герсен подобрал свой нож, учтиво вернул кинжал молодого воина на его прежнее место в кожаных ножнах, после чего вернулся к Ифигении и начал спокойно одевать на себя ту часть одежды, что сбросил перед схваткой.
Только сейчас, впервые за все это время среди зрителей прошелестел шум приглушенных голосов. Не было ни аплодисментов, ни неодобрительных возгласов – только тихий ропот, в котором перемешались некоторое удивление и неудовлетворенность результатом схватки.
Все теперь смотрели на вождя, который тут же вышел вперед с торжественным видом.