Машина снов
Шрифт:
– И что он делает, Карма Пакши?
– А зачем тебе колдун? – снова засмеялся Шераб Тсеринг.
– Я хочу знать, что такое сон… – мучительно сморщив лоб, произнёс Марко. – В Тебете, рассказывают, колдуны знают всё о смерти и о сне.
– В Тебете колдуны знают, как вызвать дождь или разрушить селение градом, или сделать так, чтобы скотина рожала больше. Великий Мила до того, как стать святым просветлённым, учился у нгагпы насылать грозу и после этого с помощью молнии убил тридцать пять человек, причём своих ближайших родственников. Ему потом пришлось двенадцать лет искупать своё преступление. Колдуны ни хрена не знают. Они тебе не нужны.
– А кто мне нужен?
– Кому нужен?
– Мне.
– А что значит «мне»? Кто такой этот «я»?
Марко глупо посмотрел на Шераба Тсеринга,
Библиотекарь шёл, постукивая и шурша по циновкам пола тонкой резной палочкой, последние годы заменявшей ему глаза. Рабыня- караитка, совсем ещё девчонка, в чьи обязанности входило смотреть за тем, чтобы старик ни в чём не нуждался, пыталась направить его, легко придерживая под локоть, но библиотекарь яростно сопротивлялся. Его раздражение Марку понятно: все, кого он учил, разъехались по дальним углам Поднебесной. Новая девчонка полуграмотна, по-татарски говорит с ошибками, не говоря уж о катайском. Хубилай пообещал, что десять лучших сотников будут обучаться в библиотеке так же, как до сих пор обучался Марко. Вот удружил ! Мунгальские сотники прилежны, но тупы, как и эта сопливая караитка. Но Хубилай и слышать ничего не хочет: мунгалы должны стать умнее катайцев…
– Мир тебе, – поздоровался Марко с библиотекарем, неслышно поднимаясь с резного кресла в читальне.
– Si vis pacem, para bellum 4? – засмеялся старик, постучав палочкой по ножнам, болтающимся у бедра венецианца.
– Приходится, – улыбнулся в ответ Марко.
– Тебе надобно бы Сунь Цзы прочесть.
– Я наизусть учил, всё ещё помню. И даже пытался на латинский переводить, да не успел. Кубла-хан меня в страну Мянь услал.
– А вот меня память совсем подводит – путаю всё: языки, смыслы, образы. Презабавнейшая каша получается иногда. Как катайский дракон – чешуя карпа, тело змеи, ноги петуха, а рога – оленьи, – снова засмеялся библиотекарь, и редкие шёлковые волоски на его белёсом черепе зашевелились в такт. – Так говоришь наизусть?
– Пэй Пэй просила, чтобы наизусть, – помрачнел Марко, поглаживая гарду.
– Пэй Пэй? Жалко девочку… Способная была, образованная. Конфуцианский канон знала лучше многих сюцаев, её отец учил строго, – голубые бельма старика увлажнились. – Чаю?
– Благодарю покорно.
– А я выпью, – задорно сказал старик. – Эй, сопливая, давай-ка чайничек нам, да шевелись.
Караитка убежала, пятясь назад. Старик был самым добрым существом, которое она видела в жизни: он ни разу её не ударил за полгода и вовремя кормил. Этого было достаточно, чтобы она посчитала его живым божеством. За пазухой у неё притаился тонкий кривой сарацинский нож: если на старика кто-нибудь поднимет руку, она защитит слепого, а если надо, умрёт за него.
– Я пришёл спросить тебя…
– Конечно, Марко. Хотя за минувший год ты стал совсем другим, взрослым, настоящим мужчиной. Но спрашивай. Тяга к знаниям похвальна…
– Я встретил Шераба Тсеринга…
– Я знаю его, он приехал несколько лет назад из Тебета, вместе с Карма Пакши.
– Ты всё знаешь…
– Ну… уж не всё…
– Но всё-таки, никто в царстве Юань не знает больше твоего, даже Хубилай.
Старик приложил палец ко рту, оглянулся, словно по старой привычке ещё зрячего человека проверяя, не слышат ли рабы, и негромко поправил:
– Великий хан…
– Да, Великий хан, конечно… – поспешно повторил Марко. – Так вот. Я хотел спросить: кто такой тот Карма Пакши?
Юная рабыня вернулась с подносом горячего чаю и бесстыже уставилась на Марка, одетого в расшитый парчовый халат. Марку стало смешно: вот деревенщина! Через пару лет красоткой будет.
– Он для идолопоклонников всё равно что живой Иоанн Креститель, – улыбнулся библиотекарь.
– Святая Богородица! – быстро перекрестился Марко.
– Человек в чёрной короне. Родом он из Тебета, но говорят, что он рождается каждый раз в новом теле. И многие-многие годы будет он приходить в Тебет, каждый раз в новом теле.
– Помилуй мя, Пречистая Дева! Это колдовство!
– Я не знаю, колдовство ли это, но говорят, что он останавливает войны, исцеляет больных.
– Ну точно колдовство! – вскричал Марко.
– Нет, Марко, не колдовство тут, ты не понимаешь. Он увидел в богдыхане обычного человека и пожалел его. Воистину говорят: «Монах не воздаёт почестей императору».
– И что?
– Ну, ты же знаешь Хубилая – на то он и великийхан, чтобы сомнений не испытывать. Он поел и говорит, что всех, мол, спорщиков прошу на двор, там нухуры Ичи-мергена уже как следует наточили мечи, так что вам будет не больно потерять свои головы, и всё такое, как обычно при дворе. А учение, которое принёс Карма Пакши, и будет всеобщей мунгальской религией. И тут Человек в чёрной короне ему и говорит, что, как негоже лечить разные болезни одним лекарством, так и нельзя всем людям давать одно и то же учение. Кто-то молится Христу, кто-то Шиве, а кто-то верит Мохаммеду. Разным головам, говорит, нужны разные шапки. Тут могучий Хубилай вообще дар речи потерял. Правда, всех спорщиков отпустил и наградил щедро. Казнить не стал за проигрыш.
– Да ну, сказка это, – недоверчиво сказал Марко.
– Я тогда ещё мог видеть, Марко. И я видел это своими глазами, – немного сердито сказал старик, приблизив свои прозрачные, как стрекозьи глаза, голубые бельма к лицу молодого венецианца. – А не веришь – спроси Ичи-мергена. Его люди как-то пытались Карма Пакши задержать, ссора у них с катайцами вышла – к кому первому святой человек учить поедет. Так он тебе расскажет, как Человек в чёрной короне повёл рукой и войска встали как вкопанные, неподвижные, как глиной обмазанные.
– А во что ты веришь, хранитель книг? – спросил Марко после недолгого молчания.
Старик встал и на ощупь начал разливать чай. Девчонка поспешно вынула из его дрожащих рук чайник, но старик остался стоять. Потом он не спеша прошёлся, пожамкав воздух пустым беззубым ртом, и медленно сказал:
– Иногда ты достигаешь пределов веры, и кажется тебе, что коснись рукой – и попадёшь пальцами во тьму, настолько она близка. Иногда достигаешь в вере такой глубины, что кажется, всё на земле ничто и люди – как полый бамбук под ветром. Какова та вера? В красивой, безусловно красивой, но малюсенькой Венеции так просто говорить о единой вере. И потом под её знамёнами растоптать град Константина, растерзать сарацинские города, выжечь своих неблагонадёжных… Европа мала. Очень мала. Пока спит катайский дракон, пока мунгальские нойоны каждый день едят баранину и видят рай как большую белую юрту – всё в порядке для твоего мира. Можно объявить его единственным. Правильным. Но это самообман… – старик надолго задумался, потом, тяжело улыбаясь, проговорил, словно с трудом разлепив иссечённые старостью губы: – Не спрашивай меня о моей вере, блюди свою в чистоте. Вера – дело интимное, тайное. Будь чистым сам, и всё вокруг тебя станет чистым.