Маска для женщины
Шрифт:
— Но Поля уверяет, что он великий танцовщик, — возражал полковник Виктор Николаевич Измайлов, алчно предвкушая нашу с Юрьевым перепалку. И то верно, из-за балета мы с Борисом еще не лаялись, а Вик любил разнообразие.
Мы мирно потребляли шампанское в театральном буфете. Лейтенант Юрьев нацелился было на пиво, но полковник пресек увиливание от светского образа жизни мощным рыком:
— Угощаю, экономный труженик!
Они были трогательно похожи на двух десятилетних сыновей моих приятельниц. Вроде бы мы с дамами собрались беспринципно потрепаться, а мальчишки путаются под ногами да еще и лезут с комментариями, которые им, продвинутым не туда, кажутся очень остроумными. Наконец менее
— Надоело и неохота без тебя.
Тогда более эксцентричная мать послала их обоих… Они мгновенно исчезли, только хихиканье минут десять слышалось издалека.
Вик напоминал пришитого к подолу службы паренька, который, наконец, оторвался все же. Юрьев, проведший за кулисами почти сутки, казался самому себе заядлым театралом.
Мы случайно встретились в фойе. Вчера Вик, благоговейно разглядывая перепавшие мне контрамарки, заявил, что пойдет на фестивальный спектакль обязательно. Полковника регулярно пытаются подкупить, поэтому заподозрить его в пристрастии к дармовщине невозможно. Скорее он был рад, что меня, шебутную и непутевую, уважили. Юрьева директор уговорил помаяться в зрительном зале пару часов, тот вначале никак не мог взять в толк, почему неэтично допрашивать исполнителей главных партий непосредственно перед выходом на сцену и в антрактах.
— Подумаешь, француженка, подумаешь, «сам Орецкий», — сопротивлялся увещеваниям директора сыщик. — Сутки назад два трупа стыли, а ваши ребята плясали. И снова будут плясать, ведь вы не чешетесь.
Директор оскорбился. Он чесался в буквальном смысле слова. Как раньше говаривали, на нервной почве. Ему — предстояло заменить Вадима и Елену, привести в чувство попеременно буйствующих и впадающих в прострацию артистов, разобраться с гонорарами, какие-то городские и прочие слухи пресечь, какие-то раздуть, убедить иностранных звезд в безопасности пребывания, не позволить их импресарио заикнуться о дополнительной оплате за риск и вежливо вдолбить импресарио из СНГ понятие разницы между всеми. Плюс два бездыханных тела в морге и родственники покойников в приемной…
Директор спасал международный фестиваль и престиж театра. Когда, допив шампанское, Юрьев признался в потребности идти работать, пока «у всех мысли заняты осыпающимися букетами», я решила в знак благодарности за пропуск и контрамарки спасать директора.
— Погоди, Боря, — запела я. — Расскажи, что творится по ту сторону сцены. Какое-нибудь волшебство?
Измайлов пристально меня обозрел и тихо спросил:
— Ты дома много приняла?
— Идите вы на фиг, мужчины. Это же театр, а не отдел по расследованию убийств. Валентина, повторите шампанское, будьте любезны!
Официантка, с которой мы успели поболтать о гастрономических пристрастиях танцовщиков, подсуетилась.
— Не волшебство, а лицемерие сплошное, — вскипел Юрьев. — Снимаешь показания, они теряют сознание. А через пять минут выгибаются на досках. Достали они меня…
— Откуда ты знаешь, что подавальщицу зовут Валентиной? И почему тебя здесь обслуживают, похерив «новых русских»? — праведным шипом обжег мне ухо Вик.
«Заставь дуру богу молиться, она расшибет лоб, а полковник Измайлов изуверски выяснит, откуда ссадина», — подумала я и на голубом глазу отчиталась:
— В студенчестве сюда захаживала.
Частенько.
— Неужели ты застала то время? — изумился и просветлел Вик. — Нет, никак не могла, молода слишком.
Расхолаживать Юрьева паузой не стоило. Но и перебить Измайлова я не рискнула бы. Одна надежда — на Бориса. А Вик с удовольствием вспоминал пору, когда спиртное было только
— Буфеты предусмотрительно закрывали во время действия, — усмехнулся циник Вик. — Но и завзятых выпивох так захватывало, что повторять не бегали.
— Кстати, о повторах, второй звонок, — сообщила я и впилась ногтями в локоть Юрьева.
— У тебя накладные когти из металла? — поежился Борис.
— Свои. Мы с Виктором Николаевичем проводим тебя на место. Смотри в оба. Не принялись бы злодеи палить в маленьких лебедей.
— Бомжи съели несколько лебедей из зоопарка, — откликнулся все-таки Борис.
— И несчитано голубей и ворон по городу, — поддержала беседу я.
— Вы оба тронулись, — констатировал Измайлов.
Наверное. Но в разных направлениях.
Глава 9
Я очутилась за кулисами благодаря знакомству моих родителей с директором. Он, правда, взял с папы слово, что я, девочка воспитанная, буду вести себя в духе «пристойной лояльности». Насчет «пристойной лояльности» я не врубилась, но пообещала предкам не подводить, не плеваться и не кусаться. Не успела я рассмотреть закулисье, как ввязалась в эту историю с подложным призраком жены Мити Орецкого. Напрасно Борис Юрьев подчеркивал сексуальную ориентацию танцовщика. Моя подруга, ярая феминистка на уровне стирать — не стирать мужу носки, делит натуралов на две категории: тех, кому до лампочки постельные дела мужчины, «лишь бы человек был хороший», и тех, кто возмущается, если не как у них. Юлька бьется об заклад, что первые о геях не думают вовсе, а в случае домогательств действуют по фольклорному принципу: «В лесу раздавался топор дровосека, он тем топором отгонял гомосека». Со вторыми сложнее. Они, мол, непроявившиеся насильники, поэтому страшатся оказаться на месте жертв и страхуются громким осуждением. Не знаю, как там в действительности, но повод посмеяться над Борисом, презирающим «педиков», давало.
Покинув уборную Мити, я не стала нервировать балерин расспросами о призраке. Тем более что шутницей могла быть любая из них. Я почаевничала у гримеров и костюмеров. Много интересного записала на диктофон об их своеобразной работе и разочаровалась, услышав, что никто из артисток не брал длинного балахона с капюшоном и не заказывал грима по образцу — со старой фотографии. Одна пожилая женщина всплеснула пухлыми ручками:
— Ниночка на фото! Димы Орецкого покойная супруга.
— Какая она была? — спросила я.
— Ранимая. Наша тогдашняя прима ее изводила. Другая бы плюнула, а Нина…
— Так она не из-за мужа бросилась с балкона? — высказала я предположение.
— Из-за всего и из-за всех.
Вот это да! Я собралась продолжить разговор, но вокруг зашептались, забегали, принялись прикладываться к валерьянке, Они пытались сохранить от журналистки тайну и, естественно, через несколько минут прорвалось: небось Орецкий из ревности застрелил «своего Вадима» и «чужую Елену».
Я ринулась к Орецкому и едва не наткнулась на Юрьева. Мое присутствие могло подвигнуть лейтенанта на неадекватные действия. Самодеятельные расследования его доканывали, и рано или поздно он вытряхнет из меня душеньку, обнаружив вблизи трупа. А тут их было два. Два мертвых тела и я… Перебор. Я будто порезалась. Сначала не больно, только кровь щедро капает. Но потом рана начинает саднить и ныть. Всеобщая уверенность в том, что Митя Орецкий убил любовника и его подругу, была сродни порезу: пока я ничего не чувствовала. Не терплю, когда загадки просты, и всегда их усложняю. Конечно, Борису такой раж не по нутру.