Маска короля
Шрифт:
При обыске у бомжа изъяли почти новую симпатичную женскую сумочку, а в ней – документы на имя Сухомилиной Евгении Аркадьевны. Там же, в доме, среди старых газет, тряпок, картонных коробок и пустых бутылок обнаружили и орудие убийства – окровавленный нож со смазанными отпечатками пальцев. Смазанные-то они смазанные, но в лаборатории утверждали, что пальчики якобы принадлежат именно бомжу, неудачливому последнему обладателю сумочки из черной кожи. Все ясно, дело раскрыто в кратчайшие сроки, по горячим следам.
Ясно, да не совсем. Вроде все сходится, а на душе неспокойно. Или, может, это просто старческая недоверчивость? Или все дело в том, что убитая до боли в сердце похожа на его Зарочку в молодости? Такая же чернявая и смуглая, наверное, тоже была она живой, горячей, готовой в любой момент рассмеяться над шуткой, песней, словом, и смех ее тоже, наверное, был живым и звонким, как у его Зары.
Как она вообще оказалась на этом пустыре, если незримая черта городской границы пролегает как раз перед ним? По эту сторону черты – освещенные дворы и жилые дома, шумные, с горящими окнами и запахами мяса, рыбы и лука. Там, во дворах, собираются пацаны с гитарами и пивом и разукрашенные девчонки с сигаретами в зубах. Там была жизнь, а за пустырем что? Недостроенный слепой дом? Или темная полоска худосочного леса за его бетонными плечами? Куда она шла? Или откуда?
Да и само тело. Чтобы так убить, нужны время и изрядная злоба. Одно дело – отобрать у бабы сумочку, а если не отдает, быстро сунуть ей под ребро заточку, и совсем другое – истыкать человека ножом буквально с ног до головы, чтобы на теле живого места не осталось. Вот и нож всплыл: хороший, кухонный, совсем новый, импортный, дорогой. Откуда он у маргинала? Максим Ильич не знал, задержанный бомж тоже. Он вообще ничего не знал, беспомощное отупевшее существо, давно потерявшее человеческий облик. Он даже имени своего припомнить не мог, называл себя то Василием, то Сергеем, то Иваном. На Иване они и остановились. Бомж кривил щербатый рот, размазывал по морщинистому лицу слезы и нес чушь несусветную. Он никого не убивал, ну, это еще ладно, кто ж так просто в убийстве сознается! Иван утверждал, что дамочку он вообще не видел, ни живую, ни мертвую, а сумочку эту и бутылку водки ему принес сам Крысиный король. Видали любителя сказок?! Якобы король этот хотел наградить Ивана за верную службу! Какие именно услуги оказывал испитой полувменяемый маргинал их величеству, Иван сообщать отказывался, только потрясал худеньким грязным кулачком и лепетел, что он им еще покажет! Кого он имел в виду – непонятно. Бомжа определили в камеру и начали готовить документы в суд. Только ничего не получилось: Иван предпочел осудить себя сам и повесился на сплетенной из каких-то лохмотьев веревке. Дело закрыли, давно пора было его в архив сдать, но рука не поднималась. Точнее, совесть не замолкала.
Зачем она шла? Куда? Возможно, она пришла туда не одна, а с кем-то, и этот кто-то ее и убил, а потом решил повесить дело на полоумного старика. Вполне возможно, следов-то там хватало. Хозяйка серого пса объяснила, что пустырь используют все окрестные собачники, удобное место, животные и побегать могут, и пообщаться, и свои собачьи дела сделать. Мальчишки тоже сюда забредают со своим футболом-волейболом. Бомжи, опять же, куда ж без них? И умница Амаяк привел ее к бомжу. Или милиционеры неправильно его поняли? А что, если пес шел по следу какого-то другого человека, который пришел на пустырь вместе с Евгенией?
Все правильно: человек шел к дому, где и оставил сумочку как улику. От сумочки пахло убийцей, вот пес и среагировал на аксессуар, а не на бомжа. Все складывается. Только как это доказать? При всем своем уме, Амаяк не способен дать показания. Подарив животине здоровенные зубы, природа не наделила его способностью говорить.
Зато его, Максима Ильича, природа не обделила способностью думать, однако то, что он надумал, совершенно его не радовало. Казалось бы, к чему мучиться: всего полгода и осталось, а там – пенсия. Сиди себе во дворе летом, раскладывай черные кости домино и делись с такими же одинокими партнерами своими воспоминаниями. И с каждым разом твои рассказы будут обрастать подробностями, словно стена– дикою виноградной лозой, за которой и уход-то не нужен, сама растет, норовя затянуть влажной листвой глянцевые оконные стекла. И двор, изуродованный автомобильной стоянкой, и виноград, и домино были уже настолько отвратительно близки, что Максим Ильич затряс головой, норовя прогнать наваждение. Рано ему еще на пенсию, рано! Сначала он должен отыскать того подонка, который учинил подобное непотребство. И плевать, что его начальство не поймет, решит, будто старик совсем уже сбрендил. Теперь у него есть дело. А значит, нудное домино или не менее нудные карты откладываются на неопределенное время. Пока Максим Ильич не отыщет этого Крысиного короля.
Ох, чуяло старое сердце: не просто так трепался сумасшедший бомж. И недаром нацарапал он на стене камеры странный знак – корона с тремя кривыми зубцами, заключенная в круг, словно нарисованная детской рукой.
Локи
Неделю назад ОНИ сняли наблюдение.
Похоже, можно действовать. Два месяца, два долгих месяца он ждал этого момента. У него был только адрес: ничем не примечательная квартира в обычном сером пятиэтажном доме на такой же серой улице. Улица носила романтичное название – Бульвар Ленинского Комсомола. Сокращенно – БЛК. До бульвара ей было так же далеко, как воробью до орла, Ленин давно умер, и в комсомол нынче вступают лишь махровые патриоты, а название осталось. Прижилось.
Впрочем, сейчас следовало думать не о названиях, а о деле.
Dolus an virtus quis in hoste requirat? [1] Прав был старик Вергилий, враг – это враг, все средства хороши, когда выходишь на охоту. Они ведь не цацкаются со своими жертвами, они – другие. И Локи должен стать таким, если хочет выжить. Даже не победить – эту гидру победить невозможно – просто выжить и, если получится, срубить еще пару голов. Конечно, у сказочного чудовища тут же отрастут другие, но… Нельзя сидеть, ничего не предпринимая.
1
Кто станет разбирать между хитростью и доблестью, имея дело с врагом? (лат.) – Вергилий. Энеида, II, 390.
Локи и так извелся за эти два месяца. Она успела дать этот адрес и умерла – еще одна жертва на ИХ счету, а в квартире поселилась ЭТА. Просто взяла и приехала с кучей разнокалиберных коробок и толстенным белым котом. Сначала Локи подумал: все, ниточка оборвалась, эта белобрысая дамочка не могла иметь ничего общего с НИМИ, уж очень она была… светлой, что ли. Скорее всего, те, за кем он охотился, перестраховались, продали квартиру, и дело с концом. Но он продолжал наблюдать, чисто из принципа, и еще потому, что другого пути не было. Он почти уже решил завязать со слежкой, когда… Это было невероятно! Девица попала ТУДА, за серый двухметровый забор, украшенный ровными кольцами колючей проволоки. Ее пропустили за металлические ворота ядовито-зеленого цвета, куда он, Локи, тщетно пытался проникнуть уже не один день. Значит, либо девица была с НИМИ, либо… Очередная жертва, как Женя.
Если она жертва… в пользу этой версии говорила слежка, Локи из шкуры вон лез, чтобы его не засекли, и, поскольку наблюдатели убрались восвояси, его усилия не пропали втуне. В общем, если она жертва, тогда у него в запасе еще около месяца. Женя говорила, что ОНИ приручают новеньких постепенно. Сначала человек привыкает к дому, к Территории – Евгения называла то, что находится за забором, Территорией. Дальше срабатывала универсальная схема, с которой Локи уже приходилось сталкиваться – новенький внезапно оказывается в СИТУАЦИИ, очень неприятной ситуации, и принимает РЕШЕНИЕ. Самостоятельно, во всяком случае, человеку кажется, что он принял решение абсолютно самостоятельно. На самом же деле ОНИ тщательно следят, чтобы решение было верным. После этого его шансы выбраться равны нулю. Дружеская рука, помощь, не принять которую невозможно, а следом – напоминание, что за помощь надо платить. ОНИ не потребуют ничего нереального: для начала – какая-нибудь мелочь. Например, отвернуться в нужный момент, или закрыть глаза, или забыть, это будет что-то простое и очень формальное, главное ведь сделать первый шаг, а там и второй, и третий… Дрессировка построена на классическом принципе кнута и пряника. Пряник большой и сладкий: деньги, власть, причастность к чему-то важному, особенному. И потом, для тех, кто не распробовал вкус пряника, всегда имеется кнут: смерть, своя или чужая, чужая даже страшнее своей. Etiam innocentes cogit mentiri dolor. [2]
2
Боль заставляет лгать даже невинных (лат.). – Публиций. «Сентенции».
Женя попалась так же: она хотела вырваться и вышла на Локи. Один-единственный разговор по телефону, четыре минуты и двадцать семь секунд. Она рассказала о Территории, о «доме, который построил страх», и назвала ему этот адрес: Бульвар Ленинского Комсомола, дом номер пять, двадцать третья квартира. По ее словам, здесь находилась одна из точек. Теперь в двадцать третьей квартире живет белобрысая длинноногая девица со своими коробками и толстым белоснежным котом. Интересно, как его зовут? Наверное, Пушком или Снежком, а может, Эммануэлем или Себастьяном, как героя какой-нибудь мыльной оперы.