Маска любви
Шрифт:
— Я… не шучу!
— Черт побери! — воскликнул герцог. — Любая взбалмошная женщина запросто может довести мужчину до пьянства, и вы не исключение!
— Вы… позволите мне… остаться… с вами? — еле слышно спросила Катерина.
— Мы поговорим об этом, когда вы переоденетесь. А сейчас поторопитесь! Если я чего действительно не люблю, так это нянчиться с больной женщиной.
Девушка все еще смотрела на него, и герцог увидел проблеск надежды в ее тревожных глазах. Было в ней что-то крайне трогательное,
— Я не поверну яхту, пока мы не обсудим этот вопрос. Вы это хотите услышать?
Катерина просияла.
— Спасибо… спасибо вам, — прошептала она.
Герцог убрал руку с ее плеч.
— Я ничего не обещаю, но мы поговорим, прежде чем я поверну назад. А пока делайте, что я сказал. Выбирайтесь из этих мокрых юбок.
Глава 4
Катерина медленно вошла в салон и на мгновение остановилась в дверях, глядя на герцога, который ждал ее на диване у стены.
Герцог встал и, когда девушка приблизилась, понял по выражению ее глаз, что она испугана.
Катерина надела одно из выброшенных платьев Одетты — из голубого муслина, с белой кружевной косынкой на плечах по моде, введенной миссис Фитцгерберт, и с широким белым поясом, подчеркивающим тоненькую талию девушки.
Платье было великовато ей, и поэтому она казалась в нем более хрупкой и незрелой, чем в своем собственном платье.
Ее волосы, еще немного влажные от морской воды, блестели словно золотая канитель в солнечных лучах, бьющих в иллюминатор.
Катерина подошла к герцогу.
— Не хотите ли сесть? — спросил он.
Девушка послушно села на край стула, стоящего перед диваном. Ее пальцы сцепились — движение, которое герцог запомнил с того раза, когда они беседовали на площади Святого Марка.
— Я думал о ситуации, которую вы создали, Катерина, и прежде чем мы обсудим что-либо еще, я хочу услышать правду: почему вы спрятались на моей яхте, и почему вашему деду было трудно устроить ваше замужество.
Герцог помолчал, и его глаза смотрели холодно, когда он добавил:
— Я хочу услышать правду — истинную правду!
По натуре герцог не был жесток, но мог стать очень безжалостным, когда ему в чем-то перечили.
Он был исключительно умен и пользовался большим влиянием в палате лордов. Его талант государственного деятеля признавался как премьер-министром, так и большинством его собратьев-пэров.
Хотя герцог охотно наслаждался слабым полом — о его бесчисленных романах ходила масса сплетен, — его политический облик был незапятнан, и герцог намеревался и дальше сохранять его таким.
Поэтому он решил, пока ждал Катерину, что отнюдь не собирается ввязываться в скандал, к которому не имеет никакого отношения, но который может иметь далеко идущие последствия для его карьеры, если подумают, что герцог похитил внучку дожа.
Ему было жаль Катерину.
Герцог видел, как она красива, и, довольно странно, поймал себя на том, что не может забыть сладость ее губ, когда, поддавшись порыву, поцеловал ее той ночью у канала.
Но это, сказал себе англичанин, недостаточная причина, чтобы впутываться в ее личные дела.
Он по-прежнему с трудом мог поверить, что у девушки хватило смелости, а скорее даже ума, спрятаться на его яхте.
Мало того, она принесла с собой сокровище, которое вошло в историю Венеции и почиталось веками.
Герцог подумал, что будь он человеком здравомыслящим, он повернул бы назад без дальнейших церемоний.
Если бы Катерина устроила истерику или попыталась снова броситься за борт, он запер бы ее в каюте до тех пор, пока не передал бы беглянку ее деду.
Но вместе с тем герцог понимал, что их возвращение в Венецию может вызвать неудобные осложнения.
Прежде всего, дож несомненно спросит, почему Катерина выбрала яхту герцога, и не встречались ли они прежде?
В тот день, когда это случилось, дож предлагал герцогу свое гостеприимство, от которого англичанин отказался.
У него уже были друзья в Венеции, к тому же герцог твердо решил, если удастся найти кого-нибудь, кто позаботился бы об Одетте, навестить Дзанетту Тамьяццо.
Вечер, проведенный в кругу семьи дожа, был не особенно ему по вкусу, и герцог ухитрился самым дипломатичным образом отказаться от этого приглашения.
Теперь его светлость спрашивал себя, как он объяснит свое знакомство с Катериной? А кроме того, он чувствовал легкие угрызения совести, за то, что поцеловал девушку, прощаясь с ней у канала.
«Конечно, — сказал себе герцог, — всему виной атмосфера карнавала». Но он знал, что это не совсем правдивый ответ.
Истинная причина заключалась в том, что он нашел ее мягкий, запинающийся голос привлекательным. Ему было лестно, что девушка так внимательно его слушала, а изгиб ее юных, нетронутых губ был просто неотразим.
«Нет, — подумал герцог. — Возможно, для Катерины правильнее было бы вернуться в Венецию. Но что касается меня, то возвращение вызовет больше разговоров и сплетен, чем я готов выдержать».
Вывод, к которому пришел он перед тем, как Катерина появилась в салоне, оказался крайне досадным.
Герцог излишне оптимистично вообразил, что с уходом Одетты он избавится от бурных сцен и упреков, от жалоб и женских хитростей, и предвкушал, как останется один на пути домой.
Решение проблемы уже пришло ему на ум, но герцог хотел сначала послушать Катерину и утолить свое любопытство насчет подоплеки ее поведения.