Маска ночи

Гуден Филип

Поэтому мы с Абелем сейчас слонялись по переулку в закопченном лабиринте улиц позади «Золотого креста». Мы прождали здесь уже около часа и пока что не видели ничего, кроме жиденького потока клиентов, входивших и выходивших из борделя.

Вдруг Абель потянул меня за рукав.

– Смотри, Ник, – прошипел он.

Фигура – знакомая фигура – вышла из публичного дома и направилась к выходу из переулка.

– Это же…

– Да, – сказал я. – Это Лоренс Сэвидж.

Мы замолчали, переваривая увиденное. Оказывается, наш товарищ не брезговал плотскими утехами, которые мог предложить город.

– Так, значит, старина Сэвидж утоляет голод в веселом

доме, – протянул Абель.

Я был слегка удивлен: Лоренс никогда не проявлял интереса к подобным вещам; хотя неплохо иметь в запасе то, чем можно будет поддеть его в будущем.

– Он говорил мне, что завел подружку, – отозвался я, возможно немного ханжески, – но я не знал, что она шлюха.

– Я слышал, что ты самкогда-то был близок со шлюхой, Ник.

– Это было совсем другое дело. Нелл была городская девушка, утонченная и способная, и работала в месте, больше похожем на дворец. Она даже умела читать и писать – не очень хорошо, правда. Не то что деревенские девки и потасканные служанки, которых держат здесь.

Мы так увлеклись своей дружеской перепалкой, что забыли про шепот и пренебрегли своим дежурством. Было темно, конечно, но внезапно стало как будто еще темнее, когда еще две тени проследовали к выходу из переулка. К тому моменту, как мы опомнились и принялись вглядываться, они уже заворачивали за угол на узкую улочку. Но короткого взгляда на их спины было достаточно, чтобы подтвердить, что на них были плащи и капюшоны – как на людях, которых я видел в свою первую ночь в Оксфорде, как на тех, кого я видел из-под кровати госпожи Рут. Так как мы не следили за дверью дома Кита Кайта (я считал, что это был его дом), нельзя было точно сказать, вышли ли они оттуда и являлся ли один из них самим Кайтом. Но я готов был поспорить, что в обоих случаях ответ был утвердительный.

Ясно было, что люди, облаченные в наряды не то птиц, не то монахов, куда-то направляются и что-то замышляют.

Но нам не суждено было продолжить наше преследование.

Едва мы вышли из закоулка, служившего нам укрытием, перед публичным домом раздался крик:

– Вот они!

– Извращенцы!

– Шпионы!

Я ошибался, думая, что наше присутствие не привлекало большого внимания. Свора посетителей, выходивших из борделя, толпилась у его тесного, узкого входа. К несчастью, мы с Абелем появились именно в этот самый момент. Они, возможно, не могли разглядеть очень много, но могу вообразить себе комментарии, которыми они обменивались внутри о паре сомнительных личностей в переулке. Очевидно, они приняли нас за…

– Грязные стервятники!

– Выродки!

– Жалкие ротозеи!

…то странное племя, что – как однажды рассказала мне Нелл – бродит вокруг домов, пользующихся дурной славой, нюхая воздух и надеясь мельком увидеть порочные шалости, но никогда не заходит внутрь; племя, которое мадам и ее выводок с негодованием и подозрением считают убыточным для дела.

Удовлетворилась ли бы вся эта компания оскорблениями в нашу сторону или же они хотели нанести нам реальный вред, я не знаю. Мы не стали выяснять. Точнее, Абель не стал. Его обуяла настоящая паника, и он припустил по загаженной улице. После секундного размышления я последовал за ним по пятам.

В этом шуме и суете типы в капюшонах, вероятно, ускользнули. Как бы то ни было, мы потеряли нашу пару из виду, заботясь больше о том, чтобы спасти собственные шкуры.

Мы вернулись в «Золотой крест» лишь с одним результатом слежки в переулке: мы узнали, что наш друг Лоренс Сэвидж, уютно свернувшийся сейчас под одеялом и блаженно похрапывающий, хаживает в бордель. Что ж, этим вечером на его долю выпало гораздо больше удовольствий, чем на нашу. Во всяком случае, я на это надеялся.

Дурман

Хороший урожай – хотя в этом мире, где все вверх тормашками, сейчас только весна, не осень. Странно и другое: это такой урожай, который все увеличивается, чем больше вы его пожинаете. Мертвые накапливаются, и теперь уже не всегда нужна ваша рука, чтобы помочь им занять место в этой общей куче. Теперь природа справится с ними сама. В каком-то смысле это достойно сожаления, ибо чума – орудие грубое; вы же непрестанно шлифуете свои методы, с той первой кончины собачки и смерти старой матушки Моррисон. Ныне вы способны отмерять дозы с большой точностью. Только с возчиком Джоном Хоби вы обошлись грубо – но это было неизбежно. Он обкрадывал вас. К тому же он был запуганным человечком и рано или поздно разоблачил бы себя или был бы разоблачен.

Вы же, однако, неуязвимы в своих доспехах. Вы не допустите своего разоблачения.

И это хорошо, потому что бродят подозрения. Например, этот комедиант Ревилл сует свой нос куда не следует. Вы решились укоротить его, как в случае с доктором Ферном. Вы надеялись заманить Ревилла в дом той старухи и поквитаться с ним там, но что-то пошло не так, он почуял неладное и не явился. Или спрятался. Затем Kaum испугался каких-то досадных слов актера – скорее всего, сказанных просто чтобы проверить его реакцию – и поспешно удрал в дом на Шу-лейн.

Все, что сейчас требуется, – невозмутимость и самообладание. Вы весьма встревожены тем, что Kaйm более не способен проявлять эти качества. За его петушиной самоуверенностью скрывается целое море страхов. Это лишь вопрос времени, когда и ему придется присоединиться к груде мертвых. Тогда для вас настанет подходящий момент исчезнуть с вашим добром, с вашими денежками.

Но гораздо важнее ценностей и денег то, что вы уедете с вашими ненаглядными снадобьями и зельями, что дают вам власть над жизнью и смертью. С белладонной – красавицей, чертовой травой – дурманом. С борцом – волчьей отравой – монашьим капюшоном. Слова эти – заклинание. Просто повторять их уже приносит успокоение. Они открывают двери в иной мир.

Говорят, что яд – женское оружие. Отчего так? Оттого, что иногда требуется домашнее приготовление, кухонная утварь, измельчение и смешивание, «стряпня»? Оттого, что яд лучше всего, эффективнее и безболезненнее всего подавать, спрятав в кушаньях и питье – вотчине женщины? Или оттого, что, как может заявить дурак, яд больше подходит слабому женскому сердцу? И все же это не орудие для слабых сердцем. Что требует большего мужества, большей выдержки? Дать смертельную дозу, всю целиком или по частям, а потом ждать, терзаясь неведением, которое почти так же велико, как муки вашей жертвы? Или действовать, когда кровь кипит, пронзить свою жертву мечом или кинжалом, едва отдавая себе отчет в том, что вы делаете? Вы совершали и то и другое, так что вы знаете, о чем говорите. Для первого нужны спокойствие и рассудительность, для второго же – ничего, кроме горячей головы и ловкой руки.