Маска ночи
Шрифт:
Некоторое время мы спорили, что делать с телом. Если мы не обратились к властям раньше, то уж точно не могли идти к ним теперь. Кто поверил бы нашему рассказу о том, что, в сущности, было случайной смертью? В конце концов мы обыскали лачугу и нашли кое-какое тряпье и обрывки ткани, которые позволили нам прикасаться к трупу без того, чтобы перепачкаться в крови больше, чем мы уже вымазались. Мы сняли еще теплое тело и выдернули окровавленный наконечник из стены.
Я вызвался отвезти тело в дом доктора Бодкина у церкви Св. Эббе в той самой телеге, «пассажиром» которой сам недавно был. Остальные предложили составить мне компанию, но я настоял на том, чтобы сделать это лично. Никто не мешал нам, пока мы выносили завернутое в тряпки тело из дома на Шу-лейн. Это был сомнительный район, а
Вот так и я стал могильщиком, и тоже поддельным. Мы прибыли целыми и невредимыми – Ревилл, Пирман и кобыла (имени ее я так и не узнал). От меня, может, мало толку в седле, но даже я могу управиться с изнуренной клячей. В доме Бодкина с тех пор, как я покинул его утром, ничего не изменилось; там было тихо, как в могиле. Я стянул труп с повозки и оставил его в передней, почти как Гамлет, оставивший тело Полония у входа в галерею замка Эльсинор. Я прислушивался долго и упорно, пытаясь различить какие-либо признаки жизни, со ступенек, уходивших вниз, в подвал, но ничего не услышал. Я спросил себя, не оставил ли уже этот мир искусный доктор. Что касается лошади и телеги Джона Хоби, то мы оставили их на попечение одного из конюхов «Золотого креста».
Позже я подбросил неподписанную записку к городской ратуше, сообщавшую о вспышке чумы в доме Бодкина. Не думаю, что анонимные уведомления о чуме были чем-то необычным в то время. А власти города должны быть знакомы с Бодкином. В конце концов, доктор был одним из самых влиятельных граждан Оксфорда. Пусть они сами разбираются с одним из своих и всеми его свершениями. Странные вещи обнаружат они среди трупов в доме, потому что на одном будут явные признаки насильственной смерти (то есть помимо того насилия, какое учинил Ральф Бодкин над теми, кто уже был трупом).
Затем я попытался умыть руки и отстраниться от этого дела. Но умыть руки было не так просто. Я не мог забыть ни ужасный подвал в доме Бодкина, ни свою смертельную битву с Пирманом, ни ее окончание, когда Пирман корчился в предсмертных судорогах на кончике шпаги Тибальта.
Позднее, ради Джека и Абеля, я коротко пересказал всю историю, насколько смог собрать воедино ее части теперь, когда все участники были мертвы или умирали. Я рассказал им, что Эндрю Пирман каким-то образом пришел к соглашению или сговорился с Ральфом Бодкином поставлять тому трупы в то время, когда за захоронением трупов не могло осуществляться пристального надзора – фактически, никакого надзора и не было. Я не знал точно, насколько Бодкин был замешан в гибели людей. Его слова, сказанные мне, – я не совершал убийств, – предполагали не то, что он не знал, что происходит, но то, что он был готов, в интересах своих леденящих кровь исследований, закрыть глаза на происхождение трупов, которые регулярно доставлялись к его порогу. И полагаю, с его точки зрения, чем разнообразнее были жертвы и их смерти, тем лучше. В конце концов, он верил, что работает на благо человечества.
Эндрю Пирман, впрочем, работал исключительно ради себя самого. Его смертоносный путь скорее всего следовал по пятам за чумой, разразившейся в Оксфорде, но он чуял, откуда ветер дует, и предчувствовал развитие событий. Он понимал, что вскоре для человека его склада появится много возможностей. А там, где эти возможности не существовали, он создавал их сам, с помощью своих зелий и ядов. Эти яды он научился составлять в пору своего учения у доктора Ферна; вероятно, и составные части он крал у своего хозяина. Он также крал глиняные фигурки Ферна и использовал их для наведения порчи, так как каждый знает, что в медицине есть магия, хорошая и плохая.
Этот сговор принес выгоду и Пирману, и Бодкину. Бодкин приобрел тела, которые мог кромсать и исследовать. Абель и Джек сошлись со мной в том, что – даже когда они отбросили в сторону свое омерзение перед такими деяниями – они видели мало смысла в таких поисках.
Пирман и его сообщники тем временем получали прибыль дважды – от доктора за покойников, которых они привозили, и с того, что могли заработать на продаже добра, украденного в зачумленных домах (ради самих же покупателей я надеялся, что все вещи окуривались). Впрочем, здесь крылось и нечто большее. Пирман наслаждался тем, что называл своими «тайными трудами». Его костюм защищал его от чумы, но и скрывал его личность. Это было необходимо и, как я ощущал, питало его тщеславие. «Я неуязвим», – сказал он мне. Но неуязвимость он мог приобрести, только убивая всех, кто подозревал его или мог повредить ему. В конце концов он обратился против своих сообщников.
Абель снова спросил меня, была ли Сьюзен Констант замешана в это кровавое дело, и я сказал: нет, я так не думаю. Я не упомянул ему о своей догадке, что ею двигала неприязнь или ревность к своей кузине, собиравшейся выйти замуж за человека, в которого Сьюзен сама была влюблена. Заметив мельком пару раз фигуру Эндрю Пирмана, бродившего вокруг на заре, одетого в свое причудливое одеяние, она выдумала заговор с отравлением против Сары (может, потому, что именно этого хотела какая-то маленькая, темная часть ее самой). Даже глиняная фигурка, оставленная у двери Константов, в ее глазах превратилась в попытку навести порчу на Сару. Потом честная, благородная часть ее «я» явилась ко мне и описала этот самый заговор, потребовав расследовать дело. Позже, возможно придя в себя и видя, что свадьба все равно состоится, она попросила меня забыть обо всем.
(Вильям Сэдлер и Сара Констант и вправду поженились, я слышал об этом некоторое время спустя. Были ли они счастливы в браке, я не знаю. Вильям был легкомысленным малым, а Сара – нежным созданием. Но хотя бы одна пара смогла укатить от всего этого хаоса в том, что можно назвать каретой Купидона, – а не в чумной телеге. И может, заказанная Хью Ферном частная постановка «Ромео и Джульетты» хоть в этом принесла свои плоды.)
Абель Глейз и в самом деле питал слабость к Сьюзен Констант, но мы не собирались оставаться в Оксфорде достаточно долго, чтобы он мог поторопить события, даже если она, «леди», сочла бы возможной связь с простым актером. На деле после того, что произошло на Шу-лейн, самым разумным для нас было как можно быстрее удалиться из этого университетского города. Почти вся наша труппа, включая старших, уже уехала, и все мы с одинаковым пылом стремились вернуться в Лондон, как бы плохо там ни обстояли дела.
Но сперва надо было кое-что закончить. Я возвратил «Травник» Флауэра, книгу, которую одолжил у Натаниэля Торнтона. Сухой старик-торговец с белой бородой по-прежнему сидел за своим столом, как будто и не двигался с места после моего последнего посещения. Он принял тяжелый том без удивления.
– Вы все еще носите крысиный яд? – спросил он.
– Да, – ответил я.
(И правда, я почти забыл, что ношу маленький кожаный мешочек на шее.)
– А я вижу, вы до сих пор живы. Хотя у вас появилась большая шишка на лбу.
– Более или менее жив.
– Говорил я вам, крысиный яд – то, что надо, – сказал он.
– Пока что я выпроваживал крыс, – ответил я.
Еще я вернул, с помощью своих друзей, блюдо, ковер и другие вещи, украденные Эндрю Пирманом и Китом Кайтом из дома на Гроув-стрит. Джек особенно настаивал на том, чтобы мы сделали это, так как считал, что кража из дома его любовницы лежала отчасти на его совести. Я уверил его, что если уж это и была чья-то вина, то целиком моя, ибо это я придумал заманить воров поддельной вспышкой чумы. Хотя вдова Джона Хоби покинула Оксфорд со своими детьми и большей частью добычи шайки – уехав неизвестно куда, но, очевидно, будучи хорошо обеспеченной для того, чтобы начать новую жизнь, и получив некоторое возмещение за якобы случайную смерть своего мужа, – она, судя по всему, сбежала из города доэтой последней кражи. Поэтому, когда мы трое осмотрели ветхое жилище на Шу-лейн, после того как с Пирманом было покончено, мы обнаружили вещи, взятые на Гроув-стрит, все еще завернутые в ковер, в единственной комнате на первом этаже. Пирман, должно быть, отвез их туда той ночью, после того как оставил меня и Кайта у Бодкина. Больше там ничего не было. Тогда или позднее он обнаружил, что госпожа Хоби сбежала со всем добром, я не знаю. И не очень-то стремлюсь узнать. Я достаточно объяснил, не правда ли?