Маска призрака
Шрифт:
И Рису вдобавок было совершенно ясно, чего ждет от него Евангелина: признания, что он отправился в усыпальницу для встречи с заговорщиками-либертарианцами. Рис едва не спросил вслух, кто, по ее мнению, были эти заговорщики, неужели той ночью пропал еще кто-то из магов? Быть может, Евангелина решила, что он заодно с храмовниками? При этой мысли Рис похолодел. Если бы только он в силах был сочинить ложь, которая ее устроит!
В конце концов храмовница с отвращением покачала головой и ушла. Рис едва не взмолился ей вслед, чтобы принесли воды, но что в том проку? Умереть от жажды было бы, скорее всего, благом по сравнению с тем, что для него уготовили.
А
Придет ли по его душу Коул? Вот он, Рис, способный его увидеть, со скованными руками и совершенно беззащитный. Храмовники решат, что его смерть – дело рук заговорщиков-магов, которые таким образом стремились заткнуть ему рот. Поймет ли Коул, что со скованными руками Рис не в силах сотворить приличного заклинания? Положим, он сумел бы призвать какого-нибудь духа; возможно, даже смог бы открыть дверь камеры. И что дальше? Единственный выход отсюда – коридор, где стоит стража да еще полным-полно древних ловушек, которые в один миг превратят его в жаркое.
Всякий раз, когда Рис открывал глаза, он ожидал увидеть Коула, который сидит на корточках напротив и сверлит его печальным и испуганным взглядом. Иногда Рис был твердо уверен, что в такую минуту задохнется от безмерного ужаса, а порой испытывал только гнев и неуемное желание осыпать мальчишку проклятиями за то, что втянул его в этакую передрягу, выкрикнуть в лицо: «И зачем только я тебя увидел?» Однако в самые тягостные минуты заточения, лежа на голом полу, мучаясь от голода и жажды, Рис подумывал о том, что, пожалуй, был бы рад узреть Коула. Знакомое, близкое лицо того, кто пришел избавить его от участи хуже смерти.
И тогда он плакал в темноте, всеми силами стараясь изгнать из головы подобные мысли.
Надо было ему, когда Коул отказался идти с ним к храмовникам, попросту повернуться и уйти. Подняться по лестнице к себе и молча надеяться, что все обойдется. Но что, если бы Коул совершил новое убийство? Храмовники увидели бы, что их опасения подтверждаются, и за преступление одного заплатили бы с лихвой все маги башни.
Впрочем, не исключено, что так и будет. Это вопрос времени. Что бы храмовники ни сделали с ним, Рисом, рано или поздно они возьмутся за Адриан… равно как и за любого мага, который вызовет у них подозрение. Может, все-таки стоит сказать им правду? Если его так или иначе убьют – что он теряет?
А может быть, его и не убьют. Сделают Усмиренным. Каково это – прожить остаток жизни, никогда и ни о чем не беспокоясь? Быть довольным и покорным, сознавать, что с тобой сотворили, но ничуть не беспокоиться об этом? Расскажет ли он тогда храмовникам про Коула? Выложит ли всю правду, не заботясь о том, к чему это приведет?
Нет, они не посмеют. У них нет никаких улик. И суда над ним не было. Все, что есть у храмовников, – смутные подозрения да то, что Рис оказался в неположенном месте в неположенное время. И одного этого хватит, чтобы вычеркнуть его из жизни? Всего лишь потому, что храмовники опасаются, как бы он чего не натворил?
Вспышка гнева отчасти согрела похолодевшее сердце Риса – здесь, в холодной камере, это ощущение было даже приятным. Пусть приходят. Пускай придет Коул. Он использует все заклинания, какие только сумеет применить, он будет драться – и плевать на последствия.
К моменту, когда дверь камеры вновь открылась, Рис уже был готов к такому исходу. Он лежал, затаившись, и зернышко магии, заботливо взлелеянное в груди, ждало возможности расцвести смертоносным взрывом.
– Чародей Рис. – Храмовник остановился на пороге. Голос его прозвучал обыденно, и миг спустя он бросил на пол стопку сложенной одежды. – Облачайся. Я проведу тебя в купальню.
– В ку… купальню? – Рис не знал, что и думать.
– Тебя освободили.
– Долго я здесь пробыл?
– В камере? Четыре дня. А теперь поторопись.
С этими словами стражник развернулся и вышел, оставив дверь открытой. Рис поморгал, с трудом веря услышанному. Четыре дня? Ему-то показалось, что прошла неделя, не меньше. Впрочем, без воды и питья он бы через неделю наверняка уже испустил дух. Рис попытался удержать накопленную ярость, но та протекла сквозь пальцы как песок. Не важно почему, но все-таки его освободили.
Он снял измазанную засохшей грязью мантию, оделся в чистое и осторожно выглянул в коридор. Из кордегардии доносились мужские голоса и даже смех, а потому Рис двинулся туда. То была, вне сомнения, самая невероятная прогулка в его жизни. В кордегардии обнаружились трое храмовников. Они попивали вино и на Риса глянули как ни в чем не бывало.
– Вода на столе, – сказал стражник, выпустивший его из камеры. – Еда тоже.
Рис проследил за его жестом и увидел оловянную кружку, возле которой стояла миска похлебки. Запах мяса притянул его как магнит, и не успел он глазом моргнуть, как уже вовсю пожирал угощение. Похлебка давно остыла и даже подернулась жирком, но Рису на это было наплевать. Он так поспешно набивал рот едой, что едва не подавился, но все равно – никогда у него не было такой восхитительной трапезы. Вода омывала его пересохшее горло, как божественный нектар.
А потом Рис повалился на пол, скрючившись от невыносимой боли в желудке. Он стоял на коленях, обхватив руками живот, а стражники, глядя на него, от души хохотали. Наконец боль утихла, и все тот же храмовник, ухватив Риса за плечо, рывком поднял его на ноги.
– Пошли уж, – не без сочувствия хмыкнул он.
Очень скоро Рис оказался в совершенно другом месте башни – комнатке, где в окно струился солнечный свет. Глаза тут же заслезились от боли, и Рис бессильно зажмурился, гадая, зачем его привели сюда. Из-за двери доносился плеск воды, лившейся в ванну, пахло ароматными солями. Риса охватило дурное предчувствие. Он ощутил себя агнцем, которого готовят к жертвенному закланию.
Минуту спустя в комнату вошла молодая эльфийка. На ней была серая неброская мантия, а на лбу – Рис мгновенно разглядел это – блеклый знак священного солнца. Метка Усмирения.
– Ванна готова, – монотонно проговорила она. – Можешь мыться.
С этими словами эльфийка протянула руку, но Рис этого будто не заметил.
– Это… больно? – дрогнувшим голосом спросил он.
– Вода не причинит тебе боли.
– Нет, я про… – Рис указал на метку.
И подумал было, что вопрос бестактный, но тут же напомнил себе, что Усмиренного оскорбить невозможно. Впрочем, слабое оправдание. В башне Рис постоянно сталкивался с Усмиренными. Они занимались всякими хозяйственными делами, так что, казалось, он должен был свыкнуться с их присутствием, но все равно ему становилось не по себе, и он знал, что большинство магов испытывали те же чувства. Чаще всего маги пытались сделать вид, будто Усмиренные – лишь часть окружающей обстановки и никогда прежде не были такими же, как они.