Маска, я тебя знаю!
Шрифт:
ОНА (не двигаясь с места, смотрит в зал). Войдите. Кто это?
ОН (не двигаясь с места, смотрит туда же). Здравствуй, это я.
ОНА. Ты? Боже мой!.. Какими судьбами? Откуда?
ОН. Проездом. С конференции на коллоквиум. Из Монте-Карло в Бодайбо. Извини. Я пойду. У меня самолет.
ОНА. Останься… А помнишь? (Тихо, но страстно плачет.)
ОН. Помню. Я все помню. (Сдержанно, но откровенно рыдает.) ОНА. Был вечер. За окном падал снег…
ОН. Это был не снег, это в верхней квартире подрались соседи, и пух от разорванных подушек летал по всему городу…
ОНА. Верно, пух… Ты пришел в костюме Деда Мороза, такой смешной, лохматый…
ОН. Я сделал бороду из мочалки, которую украл у соседа по общежитию…
ОНА. От нее пахло хвойным мылом…
ОН. Это не от нее, а от елки.
ОНА. Да-а… Мы стояли у елки и целовались. Горели разноцветные свечи… И мы не заметили, как у тебя отклеилась борода. (Закрывает лицо руками.)
ОН (горестно). Борода!.. С нее все и началось…
ОНА. Борода вспыхнула от свечи.
ОН. Загорелась елка, скатерть, моя шуба, твое новое креп-жоржетовое платье…
ОНА. Его мне подарила мама на день рождения… Бедная мама!..
ОН. Потом приехали пожарные, все залили холодной водой. А тот, с усами, в блестящей каске, унес тебя из квартиры на руках…
ОНА. Потом он стал моим мужем… Когда я узнала, что ты уехал… Мне было уже все равно: в петлю или за пожарного…
ОН. Я не мог не уехать. Меня исключили из института. За ту украденную мочалку: сосед написал заявление в ректорат…
ОНА. Боже мой, боже мой… Зачем, зачем?
ОН. Я понял: нельзя строить счастье, если в основе его — обман, кража, нечестность…
ОНА. За эту истину ты заплатил слишком дорогой ценой: жизнь прошла, целая жизнь!.. Ты один?
ОН. Да, один. Я всегда был один. А ты?
ОНА. И я тоже всегда была одна-одинешенька…
ОН. А пожарный, муж?
ОНА. Он не в счет. Мы не понимаем друг друга. Я его брошу.
ОН. Тогда я к тебе еще когда-нибудь загляну.
ОНА. Хорошо, буду ждать. Только уже в другой пьесе…
ОН. А как я разберу, в какой именно? Они ведь так похожи!
ОНА. Ищи… Да поможет тебе любовь! Та любовь, которая спалила наши сердца!
Вспышка света и любви. Языки пламени и страсти. Рев пожарного автомобиля.
«ХЫЧНИК»
монолог недоброго зрителя из 9-го ряда по поводу юбилея известного артиста
Я дико извиняюсь. У меня душа горит на этого комика. Я ему устрою… Я ему сейчас сделаю дружеский сарж… А шо с им чикаться, граждане? Он со мной чикался? Ему лишь бы меня взять, продраить, пропесочить, прокачать, показать кузькину мать… Пятьдесят лет! Слушай, пятьдесят лет почти! Как он на сцене появился, так мне житья не стало. Режет он меня на куски, рвет он меня на части, кушает меня с маслом…
Да, я бюрократ. Это я говорю: «Бу сделано», а сам на этих криводуев-посетителей пилюю. Да, я алкоголик. Это я в какой-то гробнице в греческом зале булькал без стакана. Да, это я завсклад, директор магазин, товарувед. Это я создаю списфисский дюфсит. Это я хычник! Но ему-то что, этому артисту, этому сатирику? Я его трогал? Я его кусал? Я его обштопывал, обмишуривал, объегоривал? Лично?
Нет, ты выступай, ты смеши народ — весь наш трудовой народ! — но так смеши, чтобы у меня был покой, порядок, личный покой прежде всего! А сейчас я кто? Дудак такой. Набитый дудак такой. Псих ненодмальный…
Я так скажу: бум с ним бороться, бум, бум!.. Теперь ведь он чего отчебучил? Ой! Сыночка своего единоутробного, Константина, значит, в театр к себе взял. Чтобы на меня, мерзопакостного, в четыре руки навалиться. Дескать — айн, цвай, драй — урря-я! — и я уже покорен? Хе-хе-хе!
Ну, давай, давай. Делай на меня саржи, делай. Я в долгу не останусь. Я еще дам вам жизни! Привет! Не кашляй! Я дико извиняюсь…
ЛАМПОЧКА ЭДИСОНОВА
телеспектакль из цикла «Наши соседи»
Скромная шестикомнатная квартира молодоженов Морковкиных. Всё здесь просто и красиво: недорогой импортный гарнитур, ковер на стене, палас на полу. Гена Морковкин, скромный, простой и красивый слесарь, стоит у кульмана и вычерчивает график работы своей бригады на предстоящую пятилетку. Нюра, его жена, скромная, простая и красивая чесальщица камвольного комбината, плачет.
НЮРА. Не могу я так больше! Сил моих нету!..
ГЕНА (весь в своих мыслях). Да-да, нету…
НЮРА. Жена я тебе или не жена? Одной радости — штамп в паспорте! А всю дорогу мотаюсь с нашими незамужними девчатами — и на концерт из произведений композитора Дебюсси, и на выставку гобеленов, и в музей имени Бахрушина!
ГЕНА (не отрываясь от графика). Да-да, в музей…
НЮРА. Всё! В общежитие к девчатам перехожу! Точка!
Идет в прихожую, распахивает дверь и сталкивается с их соседом по лестничной клетке Эдисоновым.
ЭДИСОНОВ. Прощения просим… Лампочка у нас в семействе долго жить приказала. Не дадите лишнюю какую заимообразно?
НЮРА (в сердцах). Пожалуйста! Берите любую! Мне все равно! (Плачет.)
ЭДИСОНОВ. Э-э, девонька, да у вас, я гляжу, в семейной жизни полная расфокусировка получается. Ну-ка давай выкладывай, что стряслося?
НЮРА. Генка мой на меня — ноль внимания. Всё дела да дела! Будто не жена я ему, а так просто — инфузория-туфелька!
ЭДИСОНОВ (обиженно). Но-но! Ты давай, девка, того… Геннадия не порочь! Ясно? Он, знаешь, что? Вместо тридцати трех по норме тридцать четыре делает! И в институте вечернем экзамены сдал за себя и за того парня! А трудного подростка Федьку Забабакина увлек художественной резьбой из бумаги! Во какой! А ты говоришь «туфелька»…
НЮРА. Да вы… Да я… Да если б я знала! Демьян Аверьяныч! Спасибо вам за слова такие!