Маска
Шрифт:
Мелисанда опустила ладонь ему на лоб.
— Я рядом, Раймунд Магнус, — нежно прошептала она.
Он опустил веки, его дыхание успокоилось.
Мелисанда принесла подогретую воду и вымыла больного, затем сварила кашу с молоком и медом, но Раймунд почти ничего не съел. Его глаза горели. Он махнул рукой, давая понять, что хочет что-то сказать.
— Что такое? — спросила Мелисанда.
Раймунд опять повел рукой в воздухе. Мелисанда принесла ему дощечку.
— Ты это имеешь в виду? Хочешь что-то написать?
Раймунд взял дощечку, но сумел нарисовать только волнистые линии.
— Попробуй еще. — Мелисанда стерла линии и протянула ему дощечку.
Пот выступил у Раймунда на лбу, руки дрожали. Наблюдая за его неловкими движениями, Мелисанда чувствовала, как сердце сжимается от жалости. Семь раз он пытался что-то написать, пока Мелисанда не разобрала: «пзвгрих».
Мелисанда смотрела на надпись, пока ее не осенило:
— Ты хочешь, чтобы я позвала мастера Генриха? Да?
«Да», — жестом ответил Раймунд.
— Но он сможет прийти только вечером, когда уже будет темно, ты ведь понимаешь? Он не может войти в дом палача днем.
«Да», — последовало еще одно движение руки.
Потом Раймунд устало закрыл глаза. Он тяжело дышал.
Мелисанда понимала, что это означает. Раймунд умирает. Острая боль пронзила ее грудь, и в то же время девушка почувствовала какое-то облегчение. Что бы ни случилось, Раймунд не увидит ее мучений.
Вчера она пропустила пару кружек пива в «Кабане» и решила не принимать предложение Конрада Земпаха. Нельзя заключать сделку с этим подлецом — даже если это шанс спасти собственную жизнь. Ввязавшись в эту историю, она больше никогда не сможет освободиться. Свою вину она загладит, какую бы цену за это ни потребовали. Ей не в чем себя упрекнуть. Она уже давно работала палачом в этом городе, казнила около десятка людей, четко выполняя приказы. Все эти люди были преступниками, приговоренными к казни справедливым судом. Она выполняла свой долг, как того требовал закон. Как того требовал Господь. Но в деле Земпаха ни законы людские, ни законы Божьи не были на ее стороне. Отправить к Земпаху девочку — значит обречь ее на мучительную смерть. А это страшный грех, за который Господь отправит душу Мелисанды в ад. И она никогда больше не увидит своих родных.
***
Дождь шел целый день, крупные капли били в крепостные стены, ветер задувал в щели, выл в каменных коридорах. Но теперь тучи разошлись, ветер улегся, а над холмами багровым шаром зависло предзакатное солнце.
Но полюбоваться этим великолепным зрелищем не удалось — в дверь постучали, и Оттмар де Брюс раздраженно отвернулся от окна.
— Кто там? — Он сжал кулаки.
— С вами хочет поговорить госпожа Эмелина, господин. — Даже сквозь дверь было слышно, как волнуется паж. — Впустить ее?
Де Брюс прошел по комнате и распахнул дверь. Перед ним стоял Матис — мальчишка, пару недель назад ставший его оруженосцем. Очередное одолжение для очередного приятеля-графа. Матис смущенно смотрел на де Брюса. Рядом с ним, опираясь на посох, стояла согбенная годами старушка. Невзирая на почтенный возраст, в ее ясных глазах светился острый ум.
— Не сердитесь на мальчика, Оттмар, это я приказала ему побеспокоить вас, — с нажимом произнесла она.
— Он должен выполнять мои приказы, а не твои, — отрезал де Брюс. — Он ведь мой паж.
Эмелина шагнула вперед.
— Неужели вы заставите свою старенькую кормилицу стоять в продуваемом всеми ветрами коридоре? Где ваши манеры, Оттмар?
Паж спрятался у нее за спиной. Возмущенно покосившись на него, де Брюс повернулся к кормилице:
— Ты права, нянюшка. Прости меня. Входи, прошу тебя. — Он протянул ей руку, помогая войти в комнату, а потом напустился на Матиса: — А ты пошел вон, пока я не передумал!
Повторять ему не пришлось — паж бросился бежать, как будто за ним гналась стая собак.
Де Брюс подвел кормилицу к обитому кожей креслу. Солнце уже скрылось за горизонтом, но небо еще багровело, будто за холмами бушевал пожар.
Эмелина осмотрелась, скользнув взглядом по кровати с искусной резьбой и пурпурным покрывалом.
— Вскоре вы будете спать не один, Оттмар, — задумчиво произнесла она.
— Ты пришла, чтобы сообщить мне об этом? — рассмеялся граф. — Ты же не хочешь поведать мне о браке? У меня уже была супруга, как ты знаешь, а женщин было более чем достаточно. — Он налил себе вина и вопросительно поднял кувшин, но старушка покачала головой.
Де Брюс выпил вино одним глотком, подошел к кормилице и, опустившись перед ней на колени, заглянул в глаза. Она была самым добрым человеком из всех, кого он знал. И единственной, кому он всецело доверял. Да, он доверил бы Эмелине и собственную жизнь. Она была его слабостью.
Улыбнувшись, старушка взяла его за руку.
— Мой милый мальчик, видит Бог, я не собираюсь рассказывать вам о браке. Да и как бы я могла? Нет ничего, чему я могла бы научить вас. Ни тому, что касается брака, ни чему-либо другому. Вы в тысячу раз умнее и образованнее меня. — Она погладила де Брюса по щеке. — Есть только одно, о чем я знаю больше, чем вы, Оттмар де Брюс. Вы сам. Я знаю вас лучше, чем вы.
Оттмар сжал ее ладонь, улыбнулся.
— Не терпится послушать, что же ты хочешь сказать мне.
— Вы знаете, что я люблю вас, как родного сына.
Отпустив ее руку, граф встал и налил себе еще вина.
— Конечно, знаю. Ну же, не мучай меня, что у тебя на сердце?
Эмелина сложила руки на коленях.
— Могу я говорить прямо? Я не хочу, чтобы вы слепо шли навстречу собственному горю.
— Горю? — Де Брюс удивленно прищурился. — Какому горю?
Она подняла руки, будто собираясь даровать ему благословение.
— Я знаю, почему вы выбрали в жены Отилию фон Хоэнфельс.
В де Брюсе вспыхнула ярость. Он едва сдержался, чтобы не схватить Эмелину за плечи.
— Ты ведь одобрила мой выбор! — Он поджал губы.
— Да. Она красивая и здоровая девушка с отличными связями. — Эмелина заглянула ему в глаза. — И мне пришлось одобрить ваш выбор, потому что убедить вас не делать этого я бы не смогла.
Де Брюс, широко расставив ноги, скрестил руки на груди. Он тяжело дышал.
— А с чего это вдруг тебе переубеждать меня?