Маска
Шрифт:
В дверном проеме кузницы показался паренек. Ему еще не исполнилось и четырнадцати, но тело было мускулистым, как у взрослого мужчины. Непослушные черные волосы топорщились во все стороны, и хотя он заправлял их за уши, одна упрямая прядка все время норовила упасть на лоб. Нагнувшись, мальчик начал собирать дрова в корзину.
Де Брюс наблюдал за ним, чувствуя, как в его душе теплой волной разливается гордость. Мальчика звали Никлас, и им легко было гордиться — удивительно, учитывая, кем была его мать. Она работала на кухне, молоденькая, довольно милая, но чудовищно глупая девчонка. Де Брюс и сам не знал, что взбрело ему в голову, когда он решил переспать с ней. Тогда стояло утро, Оттмар мучился похмельем, и девчонка показалась ему привлекательной. Эта дура разрыдалась, и графа так разозлили ее слезы, что он чуть не свернул ей шею. А потом она забеременела. При родах служанка умерла. Оттмар отдал ребенка кормилице и позабыл о случившемся. Но три года спустя кормилица объявилась в замке и сказала, что у нее закончились деньги. Де Брюс посмотрел на сына, увидел, что тот ничуть не напоминает мать, и оставил ребенка в замке. Никлас стал подмастерьем у кузнеца и отлично себя проявил. Конечно, Оттмар никогда не сможет официально признать своего бастарда сыном и наследником, да и Никлас не выдерживал никакого сравнения с Гернотом, но де Брюс считал, что полезно иметь при себе надежного парнишку, в чьих жилах течет твоя кровь.
Когда Никлас скрылся в кузнице, де Брюс обвел взглядом свои владения. Все, казалось, было в порядке. Дела шли отлично, слуги были покорными, молчаливыми и трудолюбивыми. И все же что-то явно не ладилось. Оттмару пришлось пережить тяжелые поражения: этот проклятый купец из Ройтлингена во второй раз избежал кары, а Эберхард фон Закинген вел какую-то свою игру, суть которой де Брюс пока не понимал. Вчера капитан стражи попросил отпустить его в Урах по личному делу. По личному делу! Ха! Ну надо же. Оттмар отпустил его, приказав двум своим парням неотступно следовать за ним.
Де Брюс поднял рукав рубашки и почесал предплечье о каменную стену.
Он даже с женой не мог управиться. Наоборот! Он обращался с ней, как с последней шлюхой, но при этом не мог отделаться от ощущения, что она им управляет. Дергает его за ниточки, как куклу. Де Брюс надавил на руку, чтобы избавиться от навязчивых мыслей. Едва затянувшая ранку кожа лопнула, сладкая боль пронзила предплечье. Оттмар застонал.
— Нет, — прошептал он. — Никто мной не овладеет! Я им всем покажу, кто тут хозяин. Вы у меня все землю жрать будете! Вы у меня еще взмолитесь о пощаде! Я — граф Оттмар де Брюс, и никто в мире не встанет на моем пути!
Он опустил руки и осторожно откатил рукава сюрко, скрывая рану. Постепенно жжение улеглось, сменившись тупой болью.
— А с тобой, Вендель Фюгер, мы только начали игру. Ловушка уже установлена. И на этот раз я сам нанесу тебе смертельный удар. — Де Брюс посмотрел на юг.
Где-то там, вдалеке, раскинулся свободный город Ройтлинген. Над полями кружил орел. Оттмар улыбнулся. Орел был изображен на его гербе. Добрый знак. Пусть судьба иногда испытывает его, но все же она благосклонна к нему.
***
Пахло спелыми фруктами и душистыми травами. Сегодня был необычный день. Мелисанда впервые отправилась в Урах одна. На лесной тропинке ей не встретилось ни души, но все изменилось, когда она дошла до дороги, ведущей в Гульбен: мальчишка гнал отару овец в долину, крестьянин, чертыхаясь, пытался заставить волов идти быстрее, а животным явно не хотелось тащить груженную тяжелыми бочками телегу. Как и Мелисанда, в город шли служанки, крестьянки, поденщики. Все спешили в Урах.
Мелисанда вошла в город через Пфальцские ворота. Стражник даже не заглянул в ее корзину, лишь поприветствовал и пропустил вперед. Ее уже знали в Урахе. И Мелисанда опасалась, что эта известность сыграет с ней злую шутку. Однако же было приятно, что ее уважают и ценят. Мелисанда была простой служанкой с хутора, но почти каждый прохожий кивал ей или приветливо улыбался. Прошло три дня с нападения на Ульмском тракте. Когда девушка осталась одна, она перенесла корзину в лес и спрятала украденное в свой тайник, и только меч взяла с собой на хутор. Оружие она спрятала у себя под соломенным матрасом. Просмотрев бумаги — то были старые документы, — она решила в ближайшее время очистить их и заполнить заново. Мелисанда надеялась, что из того, что оказалось в ее руках, не было ничего ценного, что следовало бы передать получателю. Она не хотела, чтобы из-за ее необдуманных действий кто-то пострадал.
Мужчины, которым она обработала раны, уже пошли на поправку. Вчера после воскресной мессы они отправились в родной город в сопровождении охраны. Двое могли ехать верхом, еще двоих пришлось переправлять на телеге. На прощание они поблагодарили Мелисанду и вручили ей кошель с деньгами. По всему Ураху разошлись слухи о том, что Мелисанда спасла купцам жизнь. И как всегда бывает со слухами, при каждом пересказе они обрастали новыми подробностями.
Вчера к Мелисанде подошла какая-то женщина — ее сын сломал руку и кости почему-то не срастались. Девушка пошла с ней и сразу увидела, что кость выбита из сустава. Ловким движением она вправила вывих, как десятки раз делала на допросах после пыток на дыбе, которым подвергали воров и изменников. Мальчику сразу стало лучше, а его мать растрогалась до слез.
После этого ее вызвал к себе кузнец. Вместо того чтобы обратиться к цирюльнику или мастеру-хирургу, он послал за девчонкой с хутора, видя в ней врачевательницу. Мелисанду радовало оказанное ей доверие, но она понимала, что такая слава может выйти ей боком. Если цирюльнику и не было дела до ее подработок, то мастер-медикус и мастер-хирург явно будут недовольны вмешательством приезжей самозванки, ведь она уводила их пациентов. Вполне вероятно, что вскоре появятся первые слухи. Люди задумаются, как Мелисанда стала целительницей. И с какими темными силами заключила она сделку. В день нападения на караван Мелисанда увидела, как происходит подобное. Вот и теперь, шествуя по Пфальцскому переулку в сторону рыночной площади, девушка заметила, что не все смотрят на нее приветливо, не каждый здоровается с ней от чистого сердца. На лицах многих горожан читалось недоверие, даже страх. Нужно было соблюдать осторожность. Хотя сегодня на рынке не торговали, на площади все равно суетились люди. Перевернулась какая-то телега, и мешки с овсом оказались на земле. Два из них порвались, и извозчик пытался разогнать стайку мальчишек, воровавших зерно. Дети загребали овес двумя руками, ссыпали в подол котты, как в мешок. Извозчик размахивал плеткой, но мальчишки, разбегаясь в стороны, потом снова возвращались. «Как рой мух, — подумала Мелисанда. — Нет ничего страшнее, чем голод. Что им эта плеть?»
В результате мальчишек все-таки разогнала подбежавшая стража. Мелисанда свернула в переулок, где жили ремесленники. Издалека доносился стук молота.
Мастер Бартель, кузнец, ждал ее у двери своей мастерской. Внутри что-то грохотало, шипело и стучало, но сам мастер не мог работать. На его руке красовалась огромная повязка.
— Ну наконец-то ты пришла, девочка, — кивнул он Мелисанде. — Заходи.
— Здравствуйте, мастер Бартель.
Она пошла за ним в кухню и попросила служанку принести вино, воду и чистые тряпки. Хорошо, что в последние недели она собрала в лесу много целебных трав. Сейчас ее запасы были столь же внушительны, как когда-то у палача Мельхиора.
От мастера Бартеля несло спиртным. Наверное, он хлебнул пива для храбрости. А может быть, каждый день начинал с выпивки. Пока он не дергался и давал обрабатывать рану, Мелисанду это не волновало — во время работы в пыточной Эсслингена она привыкла к запахам и похуже.
Как она и ожидала, рана воспалилась. Мастер Бартель рассказал ей, что никогда не обращался к врачевателю и всегда лечился сам.
— Эти шарлатаны последний грош из тебя вытрясут, — ворчал он. — И за что? Намажут рану какой-то вонючей смесью, пустят кровь. Я им не доверяю.