Маскарад
Шрифт:
Лизи посмотрела на нее, все еще видя их в объятиях друг друга.
— Ты говоришь, он решил уйти… но ты каким-то образом заставила его остаться?
Анна внезапно высоко подняла голову. Ее глаза заблестели от слез.
— Да, это то, о чем я говорю, Лизи. Он собирался уходить, но я не позволила, дала понять, что готова на все.
Лизи задохнулась.
— Я не благоразумная или благопристойная, как ты или Джорджи. Той ночью я сделала худший выбор в моей жизни. Я каждую ночь жалела об этом и молилась, чтобы ты никогда не узнала правды. Ты сможешь когда-нибудь простить меня?
Лизи
— Одно, в чем я уверена: он джентльмен и никогда бы не соблазнил невинную девушку.
Анна опустилась в кресло, держась за свой выступающий живот; у нее было жалкое выражение лица. Она отвела взгляд.
— Ты права, — пробормотала она.
Лизи напряглась, будто в нее выстрелили. И внезапно ей вспомнились сплетни и зависть других леди в графстве. Вот она, Анна Фицджеральд, распутница.
— Что ты имеешь в виду? — с недоверием воскликнула Лизи.
Анна начала давиться слезами.
— Боюсь, что я порочна, — глухо произнесла она.
У Лизи закружилась голова.
— Анна!
Анна закусила губу и после минуты, ужасной, долгой минуты, кивнула:
— Он был моим не первым любовником, Лизи.
Лизи снова была в шоке. Она не могла понять сестру. Но образы из их детства наполнили ее разум, и даже в памяти была Анна, такая красивая и такая всеми любимая, ей все потакали, и все восхищались ею. В глазах мамы Анна никак не могла сделать что-то неправильное, ее никогда не наказывали, не отказывали в чем-либо. И отец конечно же никогда не вмешивался. И внезапно она поняла, как Анну баловали и портили нею жизнь и как она сейчас баловала себя, не задумываясь, правильно это или нет. Она была безрассудна, а не безнравственна; ее характер был незрелый, а не порочный.
— Я всегда жалею потом, — сказала Анна. — Но Лизи, в объятиях джентльмена, кажется, я теряю способность думать.
Странно, Лизи теперь сочувствовала сестре.
— Ты меня ненавидишь? — прошептала Анна.
— Нет, — ответила Лизи; это была правда. — Я бы никогда не смогла ненавидеть тебя, Анна. Как ты сказала, мы сестры. Это никогда не изменится.
Анна с усилием встала и подошла к ней:
— Я люблю тебя, Лизи. И ты помогла мне в худшее время в моей жизни. Я знаю, что совершила ужасную ошибку… но Тайрел — всего лишь твоя мечта, которая никогда не сбудется, так почему это должно иметь значение? Пожалуйста, разве мы не можем забыть о случившемся?
Лизи очень хотелось забыть, но как она могла? Каждый раз, когда она будет смотреть на свою сестру с растущим животом, это будет напоминать ей о той страстной ночи, которую Анна провела с Тайрелом.
Но у Анны будет ребенок — и его или ее устроят в хороший дом. Через несколько месяцев она и Анна вернутся в Рейвен-Холл, словно ничего не случилось, и Анна выйдет за Томаса осенью. Разумеется, со временем эта кровоточащая рана заживет, и Лизи сможет забыть. Анна взяла обе руки Лизи:
— Пожалуйста.
Лизи
— Анна, ты права. Тайрел был лишь глупой мечтой. Я всегда знала, что он не для меня. То, что было между вами на Хеллоуин, — в прошлом и сейчас не имеет значения.
Глаза Анны выражали облегчение.
— Спасибо тебе, Лизи. Спасибо.
Почти сразу же после того, как Элеонор узнала правду о положении Анны, семья переехала в загородный особняк Элеонор в центре Пейла. В Глен-Берри они могли быть в полном уединении, поскольку там было очень мало посетителей и мало общественных мероприятий. Здесь была только одна проблема — Рори, который навещал их при каждой возможности в мае до того, как уехать в Лондон. Ему сказали, что Анна вернулась домой, и Элеонор ясно дала понять, что не нуждается в его компании, поскольку с ней рядом ее племянница. Он не приходил целый день, очевидно, был озадачен внезапной потерей интереса его тетушки; и все же Лизи не думала, что он о чем-то подозревает. Он оставался жизнерадостным и, когда уходил, улыбнулся, помахав рукой и пообещав вернуться в конце лета.
Ребенок родился в середине июля. У Анны почти всю ночь были схватки, и Лизи отказывалась покидать ее.
Солнце как раз только взошло и пробиралось в комнату через частично задернутые занавески, когда местная акушерка сказала Анне потужиться еще раз.
— Давай, дорогая, ты не можешь останавливаться сейчас! Головка уже видна…
— Тужься, Анна! — воскликнула Лизи, потрясенная тем, что видела.
Она никогда раньше не присутствовала при родах. Голова ребенка была видна, и для Лизи это казалось чудом.
Анна, всхлипывая, продолжала тужиться. Лизи сменила холодный компресс на ее голове.
— Не сдавайся. Скоро все закончится! Тужься сильнее, Анна!
— Не могу, — заплакала Анна, но в тот момент ребенок появился на свет.
Лизи успокоилась, когда увидела малыша, которого держала акушерка, мысленно подивившись тому, насколько он был крошечным.
— Анна, ты сделала это! — воскликнула она, гладя сестру по лбу. — У тебя прекрасный сын!
— Да? О, где он? — задохнулась Анна, почти не в состоянии держать глаза открытыми.
Лизи улыбнулась ей, когда акушерка объявила:
— Миледи, у вас и правда замечательный сын. Кажется, он совершенно здоров.
Анна слабо засмеялась, взяв Лизи за руку.
Лизи инстинктивно напряглась, когда их ладони соприкоснулись. Лизи сделала все, что было в ее силах, чтобы забыть о предательстве Анны, с того дня, как она призналась, кто отец ее ребенка. И все же оставалось небольшое напряжение; их отношения не могли не измениться. Лизи никогда не покинет сестру и, конечно, никогда не перестанет любить ее, но иногда в своих снах она была в тени одна, искала сестру и не могла найти. И в этих снах появлялся Тайрел, такой же соблазнительный, как и всегда, протягивая ей руку.