Маскарад
Шрифт:
— Знаешь, я побывал в большинстве опер нашего мира и ни разу о ней не слышал, — задумался Бадья.
— О, насколько мне известно, она предпочитает делать свои пожертвования тайно.
Стрелка внутреннего компаса господина Бадьи крутанулась и остановилась прямо напротив направления «Деньги».
— Тогда пригласи ее, — сказал он. — Пожалуй, несколько минут я смогу ей уделить…
— Никто и никогда не уделял госпоже Эсмеральде меньше чем полчаса, — нянюшка подмигнула Бадье. — Так я пошла за ней, да?
Она заторопилась прочь,
Господин Бадья уставился ей вслед. Потом, после минутного размышления, встал и, посмотрев в зеркало над камином, разгладил усы.
Услышав звук отворяемой двери, он повернулся с самой лучезарной улыбкой, какую только мог изобразить.
Улыбка лишь самую малость померкла, когда в кабинет вошел Зальцелла, толкающий перед собой внушительную тушу сеньора Базилики. Рядом, как маленький буксирчик, суетился коротышка управляющий делами сеньора, он же переводчик.
— А, сеньор Базилика, — поприветствовал Бадья. — Надеюсь, гримерные вам понравились?
Базилика бессмысленно улыбался, пока переводчик втолковывал ему что-то на бриндизийском, после чего милостиво ответил.
— Сеньор Базилика говорит, что гримерные хороши, но та, что побольше, недостаточно большая, — перевел управляющий делами.
— Ха-ха, — рассмеялся Бадья и тут же умолк, заметив, что никто больше не смеется. — Фактически, — поторопился он исправить ошибку, — уверен, сеньор Базилика будет рад услышать, что наши повара особенно постарались, чтобы…
В дверь опять постучали. Он быстро пересек кабинет и дернул за дверную ручку.
На пороге стояла матушка Ветровоск, однако стояла она там недолго. Отпихнув Бадью в сторону, госпожа Эсмеральда вихрем ворвалась в кабинет.
Из горла сеньора Базилики послышались булькающие звуки.
— Кто из вас Бадья? — повелительно осведомилась матушка.
— Э-э… я…
Сняв перчатку, матушка величественно протянула руку.
— Тысяча извинений, — сказала она. — Я не привыкла, чтобы важные особы сами открывали двери. Меня зовут Эсмеральда Ветровоск.
— Как очаровательно. Я так много наслышан о вашей персоне, — соврал Бадья. — Прошу позволения представить вас. Вы, без сомнения, знакомы с сеньором Базиликой?
— Разумеется, — кивнула матушка, глядя Генри Лежебоксу прямо в глаза. — Уверена, сеньор Базилика не забыл многие счастливые минуты. которые мы провели вместе в других оперных театрах мира, названия которых, впрочем, я даже не упомню.
Выдавив из себя улыбку, Генри сказал что-то своему переводчику.
— Поразительно, — перевел тот. — Сеньор Базилика сообщает, что с неизбывной нежностью вспоминает многочисленные встречи с вами в других оперных театрах мира, названия которых, впрочем, он тоже не может припомнить.
Приложившись к матушкиной руке, Генри умоляюще посмотрел снизу вверх.
«Но как он на нее смотрит, — подумал Бадья. Не удивлюсь, если в прошлом между ними…»
— О. Э. А это господин Зальцелла, наш главный режиссер, — опомнился он.
— Весьма польщен.
Зальцелла, глядя матушке прямо в глаза, крепко пожал ей руку. Она кивнула.
— И какой предмет ты первым делом схватил бы, спасаясь из горящего дома? — осведомилась она.
Он вежливо улыбнулся.
— А что бы вы хотели, чтобы я схватил, госпожа?
Задумчиво кивнув, она отпустила его руку.
— Могу я предложить вам что-нибудь выпить? — сказал Бадья.
— Немного шерри, — ответила матушка. Пока Бадья наливал напиток, Зальцелла бочком придвинулся к нему.
— Откуда она на нас свалилась?
— По всей видимости, она купается в деньгах, — прошептал Бадья. — И обожает оперу.
— Никогда о ней не слышал.
— Зато сеньор Базилика слышал, и для меня этого достаточно. Постарайся их как-нибудь развлечь, а я пойду распоряжусь насчет обеда. Отворив дверь, он споткнулся о нянюшку Ягг.
— Прошу прощения! — нянюшка встала и одарила его радостной улыбкой. — Эти ручки уморишься полировать, а?
— Э-э, госпожа…
— Ягг.
— …Да, конечно, Ягг, не могла бы ты сбегать на кухню и сказать госпоже Скобе, что на обеде будет присутствовать еще одна персона.
— Одна нога здесь, другая там!
Нянюшка поспешила на кухню. Бадья одобрительно кивнул. Какая милая пожилая дама, подумал он. На нее всегда можно положиться.
Ход был не совсем тайный. Когда комнату делили на две части, между стенами осталось пространство. Оттуда можно было выйти на лестницу, на совершенно обычную лестницу, на которую даже лился засаленный дневной свет, с трудом просачивающийся сквозь поросшие грязью окна.
Агнесса испытала смутное разочарование. Она ожидала, что это будет настоящий потайной ход, возможно, с парой-другой факелов, таинственно мерцающих в своих загадочных литых подставках. Но эту лестницу в свое время всего лишь отделили от остального помещения стеной. Она вовсе не была потайной, а просто-напросто всеми забытой.
В углах покачивалась паутина. С потолка свисали коконы засушенных мух. Пахло давно умершими птицами.
Однако по пыльному полу шла четкая протоптанная дорожка. Кто-то несколько раз пользовался этой лестницей.
Агнесса некоторое время сомневалась, не зная, пойти вверх или вниз, и в конце концов решила направиться вверх. Путешествие оказалось не из длинных — после еще одного пролета она уперлась в люк, который, однако, даже не позаботились запереть.
Толкнув дверцу, она заморгала, привыкая к неожиданно яркому свету. Волосы трепал ветер. На нее в упор смотрел голубь. Она высунула голову наружу, на свежий воздух, и голубь отлетел чуть в сторонку.
Люк выходил на крышу оперы и был всего лишь одним из бесконечного множества вентиляционных отверстий, труб и других люков.