Маскарад
Шрифт:
— Ладноу, ммммяутушшшшка. Матушка бросила грозный взгляд на своегокавалера. Даже в галстуке-бабочке, даже с навощенными усами, он все равно выглядел наглым котярой. На этих тварей нельзя было положиться ни в чем, кроме одного: они заявятся точнехонько к обеду.
Внутри ложа была обита роскошным алым плюшем с золочеными украшениями и представляла собой что-то вроде мягкой, удобной уединенной комнатки.
Справа и слева располагались толстые столбы. Они принимали на себя часть веса расположенного сверху балкона. Перегнувшись через бортик, матушка измерила взглядом расстояние до партера. Разумеется, можно, наверное, перелезть сюда из соседних
Увиденное вызвало в ней улыбку. Она и раньше готова была побиться об заклад, что знает, как Призрак попадает в ложу. Теперь же ее соображения окончательно подтвердились.
Грибо, плюнув на ладонь, предпринял безуспешную попытку пригладить волосы.
— Сиди тихо и жуй свою икру, — сказала матушка.
— Хорошшшшоу, мммяутушшшшка.
— И слушай оперу, тебе это полезно.
— Хорошшшшоу, мммяутушшшшка.
— Добрый вечер, госпожа Плюм! — бодро поприветствовала нянюшка. — Ну разве это все не замечательно? Гул зрительного зала, атмосфера радостного ожидания, эти придурки в оркестре ищут, куда спрятать бутылку, и пытаются вспомнить, как играть… Волнение и драма оперы, которая вот-вот развернется перед нами…
— О, вечер добрый, госпожа Ягг, — ответила госпожа Плюм, полирующая бокалы из своего крохотного бара.
— А народу, народу-то сколько! — продолжала нянюшка, краем глаза наблюдая за старушкой [8] . — Все до единого места проданы.
Желаемой реакции не последовало.
— А не помочь ли прибраться в восьмой ложе? — гнула свое нянюшка.
— О, я как раз убирала там на прошлой педеле, — откликнулась госпожа Плюм и посмотрела бокал на свет.
8
Сама нянюшка Ягг — и эта черта была одной из главных составляющих ее личности — никогда не думала о себе как о старухе. Что не мешало ей пользоваться всеми благами, которые давало ей такое восприятие со стороны окружающих.
— Да, но я слышала, что госпожа Эсмеральда очень придирчива, — не унималась нянюшка.
— Какая госпожа?
— Та самая, которой господин Бадья продал билет в восьмую ложу, — радостно сообщила нянюшка.
Бокалы тихонько звякнули. Ага.
Госпожа Плюм показалась из своего закутка.
— Но этого же нельзя делать!
— Опера принадлежит господину Бадье. — Произнося это, нянюшка Ягг внимательно следила за выражением лица госпожи Плюм. — Он, наверное, считает, что можно.
— Но это ведь ложа Призрака! В коридоре показались зрители.
— Вряд ли Призрак станет поднимать шум из-за одного-единственного представления, — успокаивающим тоном промолвила нянюшка Ягг. — Шоу ведь должно продолжаться, а? Эй, госпожа Плюм, с тобой все в порядке?
— Пожалуй, я пойду и… — начала та, отступая назад.
— Ты лучше присядь-ка, отдохни. Нянюшка Ягг, ловко поймав ее за руку, заставила госпожу Плюм вернуться на прежнее место.
— Но мне надо сходить и…
— И что, госпожа Плюм?
Пожилая женщина побледнела. Матушка Ветровоск умела быть невыносимой, но эта ее невыносимость всегда была на виду: вы всегда знали, что это блюдо в меню имеется. В то время как резкость со стороны нянюшки Ягг воспринималась как внезапный укус большого добродушного пса. Неожиданность только добавляла эффекта.
— Рискну предположить, что ты хотела пойти и перемолвиться кое с кем словечком, а, госпожа Плюм? — тихо произнесла нянюшка. — И кое-кого известие о том, что восьмая ложа занята, может несколько шокировать. Пожалуй, я даже могу назвать этого кое-кого по имени, госпожа Плюм. А теперь, если…
Рука старой женщины с зажатой в ней бутылкой шампанского поднялась, а затем с силой опустилась в попытке утопить корабль по имени «Гита Ягг» в океане бессознательного. Ударившись о голову нянюшки, бутылка отскочила.
Метнувшись мимо своей жертвы, госпожа Плюм пустилась бежать. Ее черные отполированные туфли так и сверкали.
Нянюшка Ягг, схватившись за дверную раму, слегка покачивалась. Перед ее глазами взрывались сине-фиолетовые фейерверки. Но один из древних Яггов был гномом, а это значит, что яггскими черепами можно было дробить горные породы.
Она одурело разглядывала бутылку.
— Год Оскорбленного Козла, — пробормотала нянюшка. — Отличный год.
Наконец сознание снова взяло вожжи.
Галопом следуя за убегающей фигурой, нянюшка ухмылялась. На месте госпожи Плюм она поступила бы точно так же. Только врезала бы гораздо сильнее.
Агнесса вместе с остальными ждала, когда поднимут занавес. Ей предстояло быть одной из толпы человек в пятьдесят, или около того, которые будут слушать, как Энрико Базилика распевает о своем успехе в качестве мастера перевоплощений. Существенной частью всего процесса являлся здоровенный провал в памяти участников хора. Они будут слушать Энрико, будут даже подпевать, но последующие разоблачения все равно станут для них полным сюрпризом.
По непонятной причине — словно по какой-то молчаливой договоренности — многие постарались добыть шляпы с очень широкими полями. Те, кому со шляпой не повезло, при каждом удобном случае смотрели вверх.
За занавесом герр Трубельмахер подал знак к началу увертюры.
Энрико, который как раз жевал куриную ножку, аккуратно положил кость на тарелку и кивнул. Болтавшийся поблизости работник сцены метнулся прочь.
Опера началась.
Госпожа Плюм сбежала по главной лестнице и, тяжело дыша, повисла на перилах.
Опера началась. Вокруг никого. И звуков погони тоже не слышно.
Выпрямившись, она попыталась восстановить дыхание.
— Э-ге-гей, госпожа Плюм!
Нянюшка Ягг, размахивая, как дубинкой, бутылкой шампанского, к первому повороту перил уже набрала изрядную скорость, по с профессиональной ловкостью наклонилась вбок и удержала равновесие, после чего опять заскользила по прямой, наклонилась на следующем повороте…
…Оставалось миновать только большую золоченую статую в самом низу. Похоже, это участь всех перил, по которым стоит съезжать, — внизу непременно поставят какую-нибудь мерзкую штуковину. Однако и это препятствие нянюшка Ягг взяла блестяще. Подкатив к самой статуе, она ловко переметнула ногу и спрыгнула на пол. Гвозди, которыми были подбиты ее башмаки, процарапали глубокие борозды в мраморе, когда ее акробатический этюд завершился крутым торможением прямо напротив обалдевшей пожилой женщины.